Ознакомительная версия.
Более восьмидесяти пяти больших, разномастных торговых судов застыли у причалов и на самом фарватере великой северной реки. Безостановочно в их бездонные трюмы загружались знаменитые русские товары: круглый и пилёный лес, дёготь, рогожа, ворвань, пенька рыба, мёд, пушнина, лён… Над высокими мачтами гордо реяли полотнища самых разных флагов: голландских, валлонских, английских, немецких-торговых…
Пётр очень громко и пафосно восторгался кораблями, без устали переходя с одного на другой и задавая бессчётное количество вопросов. В какой-то момент царь пальцем поманил Егора в сторону, зло зашептал в ухо:
— Давай, Алексашка, бери с собой дьяка Виниуса и быстро чеши на берег. Там опроси русских поставщиков всего этого! — Пальцем указал на причальные стенки, плотно заставленные многоярусными широкими рядами бочек, мешков и кулей из рогожи. — Пусть дьячок все цены аккуратно запишет, ничего не пропуская. Всё понял? А я Лефорта усердно допрошу — на предмет тех же цен, но уже — за дальними морями. В Гамбурге там, например, в Роттердаме, Амстердаме… Сверим потом, сравним, посчитаем…
Вечером они, прихватив с собой умницу Брюса, заперлись в своей комнате, в крепком доме-пятистенке, специально, в спешном порядке, построенном на Масеевом острове — накануне царского приезда, посередине Северной Двины.
— Что там у тебя? Давай сюда! — нетерпеливо велел царь.
Он бросил бумаги свои и Егоровы, на новенький сосновый стол, еще остро пахнущий свежей стружкой, присел на широкую скамью, бережно достал из дорожного мешка флакон с чернилами, длинный футляр с остро отточенными гусиными перьями, углубился в расчёты, гневно и непонимающе шепча себе под нос:
— Тут у Лефорта всё расписано в гульденах, здесь — в ефимках. У тебя же всё — в рублях и алтынах… Как пересчитать-то? Давай, Брюс, кот учёный, помогай! Не лыбся, вражина, а то в морду дам…
Минут через сорок-пятьдесят, совместными усилиями, они пришли, всё же, к единому знаменателю.
— Вот они как, толстосумы иноверные! — всерьёз ярился Пётр. — Гады жадные, скопидомы! Это что же такое получается? На круглом лесе иноземцы имеют пятикратную прибыль? На пиленом — восьмикратную? На ворвани и дёгте — десятикратную? А на русской пушнине — и вымолвить страшно? Ведь так?
— Так, государь, так! — подтвердил Егор, заметив, что Яков утвердительно кивнул головой.
— Кончай поддакивать! Лучше посоветуй, что делать-то?
— Свои корабли строить надобно. Серьёзные, большие, чтобы самим плавать в те Гамбурги и Роттердамы…
Пётр громко и недовольно засопел:
— Корабли строить… Сам знаю про это! Да далёк Архангельск от Москвы. Да и море Белое замерзает надолго. Про моря другие, что лежат ещё севернее, не говоря…
— На Балтийское море выходить надобно! — предложил Яков, невозмутимо попыхивая своей голландской трубкой.
— На Балтийское? — Царь повысил голос. — Вы что, сговорились? Лефорт о том мне без устали дует в правое ухо, теперь вот вы — в левое… Потом — может быть. Потом…
Брюс невинно уточнил:
— Потом, это когда разберёмся с Турцией?
— Откуда знаешь? Князь Ромодановский распустил свой язык? Вот я ему, ужо… Да, есть у нас договор с Веной. Да, рано или поздно — заставят нас воевать Крым. Ладно, об этом потом поговорим, уже в Москве, обсудим, не торопясь, всё…
На берегу Северной Двины Егор и встретил окончание своего Контракта со странной и загадочной службой «SV». Прошло ровно пять лет с момента его прибытия в семнадцатый век. Егор сидел на пологом берегу устья Северной Двины, наблюдая, как речные окуни бойко гоняют молодь морской наваги, вспоминал обо всём случившемся с ним, рассуждал о будущем… Было окончательно ясно, говоря бессмертными словами Павки Корчагина: «Смены не будет!» А что — будет?
«А будь что будет!» — решил про себя Егор и отправился на корабельную верфь, где звонко и весело стучали русские топоры…
Осенью они вернулись в Москву. Пётр как-то сразу и неожиданно повзрослел, охладел к буйным дружеским попойкам, да и с женским полом начал выстраивать некое подобие разумных и плановых отношений: с женой опять иногда спал, свой «гарем» отправил в дальнюю деревеньку, куда теперь наведывался не чаще одного раза в месяц, да и с Анхен стал встречаться гораздо реже…
Царь опять всерьёз увлёкся военными манёврами, даже принимал личное участие в разработке новых моделей солдатской и офицерской формы.
Полки вскоре полностью переодели: преображенцев — в зеленые кафтаны, семеновцев — в нежно-лазоревые, бутырский полк Гордона — в ярко-красные. Интересовался государь и последними иностранными образцами стрелкового и артиллерийского оружия, составлял тщательные планы по очередной перестройке славной крепости — стольного града Прешбурга…
А ещё иногда Пётр созывал к себе в опочивальню ближайших друзей-сподвижников: Лефорта, Зоммера, Тиммермана, Алексашку (Егора), князя Ромодановского, Брюса, Апраксина. Тогда они раскладывали на обеденном столе и прямо на полу многочисленные карты и планы, пространно рассуждали о предстоящих военных кампаниях: о южной — турецкой, о северной — шведской. Кипятились, яростно ругались, иногда даже дрались и рвали карты на мелкие кусочки…
Егору все эти разговоры, жаркие споры и долгие прения поначалу были скучны и совершенно неинтересны: он-то знал — в мельчайших деталях, как будут происходить оба Азовских похода, знал все этапы и эпизоды Северной войны. Когда его спрашивали — он спокойно и уверенно отвечал, неизменно придерживаясь официальной исторической версии. Как же иначе? Ведь существовал Контракт, согласно которому…
«Какой ещё Контракт, в одно всем известное место? — иногда начинал всерьёз возмущаться внутренний голос. — Нет никакого Контракта! Он автоматически аннулирован и разорван! Сколько уже лет прошло? Шесть с половиной? Всего полтора года просрочено? Всё — хватит! Начихай, дурак, на всё, и занимайся сугубо своей частной жизнью, наплевав на всякие Контракты и дурацкие обязательства…»
Пока Егор посылал внутренний голос очень далеко и надолго, но в глубине души начинал уже подумывать и о других вариантах. По крайней мере, он, неожиданно для себя, начал с интересом прислушиваться к обсуждениям планов по предстоящей Азовской кампании, а в уме даже начал прорабатывать и её альтернативные варианты. На тот случай, если ему суждено задержаться навсегда в Петровской эпохе…
Осенью 1694 года умерла царская матушка — Наталья Кирилловна.
За два дня до своей смерти она позвала к себе Егора. Когда он пришёл, царица скупым жестом попросила всех остальных выйти из опочивальни, дождавшись, когда её приказ будет выполнен, негромко попросила:
Ознакомительная версия.
