Вечером мы отправились на электрическом поезде в Нью-Орлеан, куда прибыли утром. Большой, многолюдный оживленный город произвел на нас хорошее впечатление. В нем не было заметно никаких признаков военного времени; население занималось своими делами, сновало и суетилось на улицах, разгуливало по бульварам и набережным, по-видимому, вовсе не думая об опасности. Между тем, город был почти беззащитен; никаких укреплений, фортов, батарей. Но жители так непоколебимо верили в изобретательность Эриксона, что тревожного настроения не замечалось.
Эриксон предложил нам остановиться на электрической станции, предупредив только, чтобы мы, если вздумаем осматривать ее, ходили по дорожкам, усыпанным красным песком. На них мы были в безопасности от неприятных контактов и могли обойтись без предохранительных костюмов.
Со станции открывался вид на Бьенвильскую бухту в устье Миссисипи, откуда как раз в это время выходила в море американская эскадра.
— Скоро ее место займет японская, — заметил Эриксон. — Мне нужно осмотреть, все ли готово к ее приему. Располагайтесь здесь, как дома.
В ожидании этого приема, мы коротали время, осматривая город. Меня и Тома очень занимало, какую ловушку подготовляет Эриксон японскому флоту, но изобретатель отделывался недомолвками. Мы узнали только, что американская эскадра не намерена оказывать серьезного сопротивления японскому флоту и что ее флагман с несколькими судами укроется от неприятеля в Миссисипи.
— Курума, конечно, явится за ним, займет бухту, запрет наши суда в западню, которую они сами себе приготовили, и будет располагать судьбой города, лишенного средств к сопротивлению.
— Ну, а дальше?
— А дальше — увидите сами. В городе много японских шпионов. Правда, мы назначали высокую премию за голову японского шпиона — (меня слегка передернуло при этих словах) — но осторожность все-таки не мешает… Увидите сами. Кстати, у вас есть в запасе теплое платье?
— Да.
— Оно вам понадобится сегодня ночью. Будет довольно сильный мороз. Население предупреждено об этом. Не очень большой, но все же градусов 10–12…
— Такой холод на берегу Мексиканского залива?
— Да, бывает иногда… Имейте это ввиду. Этот разговор происходил уже на второй день нашего пребывания в Нью-Орлеане. К вечеру мы услыхали вдали на море, канонаду. Вскоре на горизонте показались суда. Еще немного погодя мы могли рассмотреть их в бинокль. Американский флагманский крейсер «Небраска» с тремя другими судами бежал от шести броненосцев Курумы, отстреливаясь на ходу и направляясь к Нью-Орлеану. Были ли остальные суда уничтожены, или просто эскадры как преследующих, так и преследуемых разделились, и только часть явилась в устье Миссисипи — мы не знали. Вскоре Клиффорд — адмирал американского флота — вошел в устье и поднялся по реке, насколько это было возможно для морских гигантов. Курума остановился перед городом, вероятно, готовясь к бомбардировке. Но ему был подан сигнал о сдаче, и мэр с муниципальными советниками отправились на пароходе для переговоров.
Они должны были, как сообщил нам Эриксон, заявить японскому адмиралу, что город, не имея средств для артиллерийского боя, не считает возможным оказать сопротивление и сдается. Что касается броненосцев Клиффорда, то так как спасения для них нет, муниципалитет берется вступить в переговоры с ними и с правительством и добиться их сдачи — о чем сообщит адмиралу утром.
Было уже темно. Температура понемногу падала, оправдывая предсказание Эриксона, серый туман постепенно окутывал бухту. Мы видели, как черные массы японских судов, освещая путь прожекторами, выступили в Бьенвильский рукав Миссисипи и расположились в гавани в правильном порядке. Но вскоре туман окутал их непроницаемой пеленой. Вернувшийся мэр сообщил, что Курума принял их предложение, пригрозив только, что если к утру он не получит известия о сдаче броненосцев, то подвергнет город бомбардировке.
— Ну, господа, — сказал нам Эриксон, — теперь можете идти спать, а я займусь на станции. Ложитесь без опасений — не смущайтесь угрозой бомбардировки, утро вечера мудренее…
Но где уж тут было спать! Мы с Томом решились провести ночь на балконе, одевшись потеплее, так как погода решительно повернула на мороз. Время от времени к нам заходил Эриксон, отвечая на наши вопросы неизменным:
— All right, джентльмены, all right.
— Каким, однако, холодом несет с бухты, — заметил Том, — подумаешь, этот Курума привез нам зиму.
В самом деле термометр показывал 12 градусов ниже нуля.
— В густом тумане, одевшем бухту, мы заметили, около двух часов ночи едва различимое мельканье сигнальных огней. Казалось, японская эскадра охвачена какой-то тревогой. Но вскоре все успокоилось.
Наконец, настало утро. Температура значительно повысилась. Туман растаял, рассеялся — и перед нами предстала картина бухты.
Фантастическая картина! Весь Бьенвильский рукав, отделившийся от реки плотиной, которой я не замечал раньше, замерз, превратился в сплошную массу льда.
Броненосцы Курумы, белые от инея, одевшего их снасти сплошной бахромой, увязли в этой плотной ледяной коре.
Никаких признаков жизни не замечалось на судах. Не видно и не слышно было сигналов, ни часовых, никакого движения, никаких звуков. С берега двинулась к ней по льду городская милиция и дала залп из ружей. Никакого ответа…
Ни одно орудие, ни одно ружье не откликнулись на этот вызов. Тишина стояла мертвая.
— Да что же вы сделали с японской эскадрой? — воскликнул я в изумлении.
— Я ее заморозил, — спокойно ответил Эриксон. — Заморозил со всем экипажем, от адмирала до последнего юнги, и со всем десантом.
Костер из девяти тысяч трупов. На станции в Аризоне. Отраженные аэрокары. Взрыв на расстоянии. Искусственное землетрясение. Дождь азотной кислоты. Массовая электрокуция. Смерть Эриксона. Обессиленная станция. Отступление. Схватка с китайцами. Снова в плену.
Я попросил Эриксона объяснить мне, каким образом удалось ему осуществить такое предприятие.
— О, это довольно просто, довольно элементарно… Вы увидите в дальнейшем более замечательные в смысле новизны изобретения. Здесь же прием по существу не представляет чего-либо нового. Бьенвильский рукав отделен от моря шлюзом, затворы которого, когда эскадра войдет в гавань, запираются, чтобы обеспечить глубокую стоянку. От реки он также отделен разборной, составной подводной плотиной, которая выдвигается над уровнем воды автоматически, когда я нажму регулятор. Таким образом, бухта превращается в озеро. Избыток воды, задержанный плотиной, изливается в другой рукав Миссисипи через особый канал шириной в пятьсот метров на милю выше по течению.
На дне бухты заложена мною система колоссальных труб, громадный змеевик известного вам типа холодильной машины. Охлаждение достигается посредством жидкого воздуха, быстро испаряющегося в трубах, причем длина последних предупреждает возможность взрыва от внезапного расширения газа. Не буду описывать упрощений, введенных мною в устройство машины. Главное все-таки колоссальный масштаб этого сооружения, возможный потому, что я располагаю здесь энергией в 1 200 000 лошадиных сил…
Аппарат был пущен в ход с таким расчетом, чтобы к моменту появления эскадры в гавани температура понизилась в достаточной степени для образования тумана — на случай, если Курума вздумал высаживать десант тотчас по прибытии. В ясную ночь это еще возможно, но в таком тумане было бы слишком неблагоразумно. Впрочем, он и без того отложил эту операцию до утра…
Затем я сообщил своей машине полное действие. В силу испарения жидкого воздуха и быстрого расширения газа, температура воды в соседстве с трубами понизилась до двухсот градусов холода; в воздухе над водой до высоты в несколько метров она упала до ста с лишним градусов ниже нуля. Такого холода человек не выдержит, особенно если застигнут им врасплох.
— Далеко ли распространяется действие этого холода? — спросил я.
— О, нет. Действие холодильного аппарата локализировано в очень небольшом районе. Догадайся японцы забраться на верхушки мачт, они бы нашли там холод всего градусов десять — пятнадцать ниже нуля. Но это им не могло придти в голову… Вы можете отправиться посмотреть на место действия. Машины давно уже остановлены, иначе и нашим нельзя было бы приблизиться к эскадре. Теперь же температура, вероятно, немного ниже нуля. Сходите, полюбуйтесь на мое поле сражения. На шести этих громадах было тысяч девять душ. Ручаюсь вам, что не спасся ни одни! Так что мы нанесли врагу ущерб в девять тысяч человек и приобрели шесть первоклассных военных судов с полным оборудованием, с потерей, с нашей стороны… ни одного человека. Недурно ведь, а?
