Ознакомительная версия.
– Ты, Бог Перший, – вялым, плохо подчиняющимся языком произнесла юница, с трудом стараясь сфокусировать взгляд на лице Бога. – Так любил ту девочку… ту… Владу.
– Не будем поколь о том говорить, моя бесценность, – торопливо вставил старший Димург, страшась за состояние не столько плоти, сколько лучицы, и теснее прижал к себе голову девушки, уткнув свое лицо ей в волосы.
– Будем, – настойчиво дополнила Есислава, и, втянув в себя запах Бога, точно ощутила подле себя Стыня… Так как Перший также пах ночной прохладой… свежестью ночи и стылостью сияющих звезд. – Хочу, чтобы ты знал. Ты любил Владу, я видела и ощущала это в воспоминаниях. Меня же нет… Ты все время был подле Земли и ни разу, ни пожелал меня увидеть, прикоснуться… А я так этого желала… И Крушец… Крушец он так тосковал по тебе. Я для тебя ничего не значу. Ты смотришь сквозь меня… и, кажется, даже сквозь него… А Крушец, он жаждет быть подле… он скучает… И тогда в первой жизни, когда вас разлучили… И он от той боли заболел и сейчас…
– Милые мои, бесценные как я вас люблю… как мне вы дороги, – трепетно отозвался Перший, целуя девушку в голову, стараясь своей близостью и нежностью снять стенания Крушеца, оные уже не только озвучивались плотью, но были зримо видны Богам. – Но не все от меня зависит… малецык… не все… ни тогда, ни ноне.
– Не правда! Не правда! – очень четко молвила Есинька и голос ее набрал силу. – Тогда, ты мог забрать его, но не стал, ибо для тебя было важнее благополучие Влады… Днесь все повторяется, однако, и я тебе, вам более не нужна… Лишь Стынь и Липоксай Ягы меня любят, – юница прервалась и с дрожью в голосе дополнила, – вы меня увезете и убьете… Родитель убьет меня, поелику для него существенен один Крушец…
– О, Есинька, что ты такое говоришь?! – вступил в разговор, перебивая сбивчивую молвь девочки Асил, в которой перемешалась обида, боль лучицы и ее собственная досада. – Родитель тебя не убьет. Он вспять хочет спасти вас обоих от гибели. Желает прекратить боли и цепь воспоминаний.
– Все едино, моя плоть тленна, как и у Влады, оную вы так любили, – дошептала Есислава и от слабости сомкнула очи, хотя та ее молвь в объятиях Першего любящих, отцовских звучала не с болью, а с теплотой и радостью. – Значимым для вас был и есть один Крушец, – сейчас девушка говорила от себя. – Более ничего не имеет значения, ни Владу, ни я… Он это знает, но все равно тоскует и боится, разлуки с тобой, Перший… Но он, Крушец, это не всегда я… только иногда… И тогда, когда мы становимся целым, единым целым, я чувствую себя тобой, мой Перший, мой Отец.
Досказав, Есислава смолкла и замерла, моментально уснув от выпитой настойки и объятий Бога. Его близости, чуткости, заботы, каковую ощущала, и как всякий человек, просто проявляла ревность к той, прежней плоти, коя теперь стала точно ее соперником.
– Крушец… драгоценный мой, – едва слышно зашептал Перший, не прекращая целовать девочку в лоб, очи, виски и волосы. – Я виноват… Так виноват пред тобой… Я это знаю… Знаю, что вся тобой испытанная боль, страдания, хворь… Весь пережитый испуг случился по моей вине, по желанию обладать тобой, не отпустить от себя. Прости меня, если можешь… если слышишь.
– Отец… Отец, – умягчено вставил в говор старшего брата Асил, и, наклонившись, облобызал его макушку головы прикрытую курчавыми, черными волосами. – Пожалуйста, успокойся, ты нужен… Нынче нужен лучице, девочке… Если ты сейчас разладишься, нам не удастся довезти лучицу до Родителя. Итак, такая постоянная нагрузка на мозг девочки, мощные куски воспоминаний, все убыстряющееся и более зримая мешанина слов… У лучицы явственно ощущается ухудшение, наверно уже не осталось целостных кодов, оттого такие выплески в мозг Есиньки. И коль не ты, не твоя поддержка малецыка, этот перелет несомненно закончится гибелью их обоих… И Дрекаваки не сумеют его уберечь от вылета из векошки.
– Да… да, мой любезный, ты прав, – много ровнее отозвался Перший, и, испрямив стан, нежно огладил по волосам юницу, приголубив ее голову, и с тем крепче прижав хрупкое тельце к своей груди. – Ноне во имя Крушеца, надобно создать все условия для плоти… И почаще ее прижимать к себе, голубить, целовать, чтобы она не ревновала нас к Владелине и лучице… Ощущала нашу заботу… Умничка. Она такая умничка… Я все никак не мог понять, почему девочка нас сторонится, а она взяла и все рассказала. Просто золотая плоть… такая умная, любознательная, чуткая. Это явственно предпочтение Крушеца… Я еще в прошлый раз приметил, что малецык благоволит к чувственным, смышленым людям… Мой замечательный, неповторимый Крушец, я также скучаю по тебе.
Перший все еще прижимая к себе девушку медленно поднялся на ноги и неспешно направился к своему креслу, на ходу легохонько ее покачивая, и продолжая, что-то трепетное шептать в лоб, однозначно желая, чтобы его услышала лучица. Асил развернувшись, молча, смотрел вслед брата с мягкостью и единожды волнением во взоре. Он нескрываемо любил старшего Димурга, сие всегда показывал, и вместе с тем остро от него зависел, от его нежности, напутствия, поддержки. Может потому, стоило лишь Першему опуститься в кресло и усадить на колени, спящую юницу, двинулся к нему, пред тем оставив на столике пустой кубок. Атеф остановился обок кресла Першего и полюбовно оглядел сначала девушку, посем темное лицо брата на которое лениво возвращалось золотое сияние, являющееся признаком всех Зиждителей Вселенной Всевышний.
– Крушец, ты назвал так лучицу? – погодя поспрашал Асил, однако тот вопрос прозвучал мысленно, иль может на ином недоступном для девушки языке.
– Да, – также тихо отозвался Перший, и, положив правую руку на облокотницу, притулил на нее голову Еси, чтобы ей было удобно лежать, расправив не только материю сакхи, но выпрямив конечности. – Я дал ему имя… Он меня попросил. Ему не нравилось быть без величания. Сказал мне тогда: «Почему я должен ждать имя. Ждать так долго… Хочу, чтобы дал сейчас… Ведь у всего, что нас окружает, есть название… А лучица это слишком неопределенно.» – Старший Димург широко улыбнулся и немедля растянувшиеся полные губы вспенили в целом на его лице сияние. – Как я мог противостоять такой разумности… такой чувственности… Крушец. Ему сразу понравилось это имя. Так, что можно сказать мы выбрали его вместе. Он, чтобы быть чем-то определенным… Я, чтобы привязать его к себе, чтобы не потерять, чтобы он не выбрал какую иную печищу.
Есислава нежданно глубоко вздохнула, и, шевельнувшись на коленях Бога, отворила очи, пробуждаясь. Ее сны, особенно после настойки, всегда были кратковременными, они несли в себе единственную цель снять напряжение с плоти и умиротворить лучицу, потому пробуждаясь девушка чувствовала себя много бодрей. Сейчас она только мгновение справлялась со своими мыслями, судя по всему, вспоминая последнее, что было пред ее сном, а после перевела взгляд на лицо старшего Димурга и нежно ему улыбнувшись, сказала:
Ознакомительная версия.
