— Всем смотреть, у нас имеется собственный пророк!
Радио хрипело, судя по звукам там кто-то кого то бил. Стук председательского молотка тонул в криках. Порядок навели минут через десять. Снова раздался невыразительный, монотонный голос Бегина.
— Президент Трумэн выступит сегодня вечером с заявлением о поддержке устремлений Израиля и предоставлении долгосрочного 300миллионого кредита под минимальный процент.
Вопли в Кнессете возобновились с новой силой. Еще несколько минут и очередная убийственная фраза:
— По договору, Англия продолжает сохранять на условиях аренды ВМБ в Хайфе и базу ВВС в Лоде. База ВВС в Нецарим будет передана США. Остальные военные объекты, где сохранялось английское присутствие, с момента провозглашения Государства Израиль, переходят в введение ЦАХАЛа. Английские подразделения, не находящиеся на арендованных базах, будут выведения с территории страны в течение полугода с момента ратификации договора.
— Ну, и что ты на это скажешь? — спросил меня Соломон, когда стало ясно, что больше ничего важного мы не услышим.
— Для начала, отпуска всем отменяются. Ты, немедленно выяснишь сколько у нас на базе полицейских дубинок и доставишь их сюда. Узнай, есть ли здесь какие нибудь доски, бочки.
— Не понял, — озадаченно сказал он.
— Надо соорудить что то вроде щитов. Прочных и не слишком тяжелых, чтобы держать можно было долго. Да, и выясни, где депо пожарных машин, в нашем районе. Вы, все после получения приказа, проконтролируете чтобы никакого огнестрельного оружия, кроме как у командиров рот, не было. Если кого-то застрелят, в жизни не отмоемся.
— А в кого мы не должны стрелять? — с недоумением спросил Аркадий.
— Вы что, не поняли? Он дает на утверждение сразу пакет — договор с Иорданией, договор с США, изменение нашего положения по отношению с Великобританией — еще один договор. И, в общей куче, какие то экономические реформы. На сколько выросли цены в последнее время?
— Процентов на двадцать.
— Вот именно. А теперь еще и война была, деньги из бюджета ушли. Хотите получить 300 миллионов американского кредита? Надеешься получить деньги — голосуй за реформы и договора. Завтра страна взорвется. На улицы выйдут коммунисты, с протестом против договора с американцами, гистадрутовские профсоюзники, против экономических реформ. МАПАЙ вспомнит, что он в оппозиции и должен бороться с правительством. В Херуте обидятся за Восточный берег. Фракция Кука, Мерлина и Ари Жаботинского из «Лиги за свободный и независимый Израиль» спят и видят себя себя будущими лидерами движения Репатрианты захотят получить обещанные квартиры. Религиозные потребуют прямо завтра доступа в пещеру Махпела и куда их еще не пускали, пока военная зона была. Никого не забыл? Вот как они столкнутся или пойдут всей шарашкой на штурм Кнессета, никакой полиции не хватит. Тогда нас и кинут их растаскивать. Будем получать от всех. Это вроде как прописано в наших должностных обязанностях — поддерживать порядок в стране.
— А если ничего такого не произойдет?
— Тогда будем жить по обычному графику тренировок. А приготовиться надо, кашу маслом не испортишь.
На столе зазвонил телефон. Все дружно уставились на него.
— Майор Томски, слушаю. А, это ты, подожди, одну минуту… Я прикрыл телефонную мембрану. — Вы идите, работайте. Всех поднять, собрать, построить и объяснить ситуацию. Вспомните, чему вас на курсах учли по поводу работы дубинкой и разгона демонстраций. Да, и если будем выступать, собачников на охране оставьте, нечего на людей наших псов спускать. Потом в газетах напишут, что мы хуже охранников из концлагеря…
Я не зря вспомнил про собак. Это были специально обученные крупные собаки агрессивных пород: ротвейлеры, немецкие овчарки, доберманы. Прежде чем они попасть к нам их дрессировали на поиск и обнаружение взрывчатых веществ, оружия. Но были и боевые псы, обученные нападать на людей. Таких собак учат нападать не только на вооруженных, но и на людей, ведущих себя агрессивно.
— Идите, идите, это не из штаба, пока еще жена, семейные дела. Все свободны.
И прикладывая телефон к уху, — Я тебя внимательно слушаю.
— Ты на выходные домой приедешь?
— Я не знаю, ты слышала что происходит?
— А что, тебя уже на заседания правительства приглашают?
— Пока нет, но кто его знает… Дома все в порядке?
— Все нормально. Все живы-здоровы. Нас тут приглашают на торжественный прием в Хайфский институт.
— Они там, случайно, нас ни с кем не перепутали? Я в Хайфе вообще ни разу не был.
Смеется.
— Там мать Дани Хаймовича работает. Неужели не помнишь? Они там изобрели какую то страшно нужную вещь под названием катализатор чего то. Патент под это дело получили на троих. Она, ее руководитель и еще кто-то. Ты не смейся, я уже знаю, что вы имеете ввиду когда на троих. Тонкий русский юмор. Но их, действительно, трое.
Институт хотел под себя подгрести результат, но этот ее начальник Гольдштейн, еще тот деятель. Нашел адвоката и тот доказал, что делиться надо с авторами, согласно закону, параграфу и прочим юридическим тонкостям. В общем, я толком не знаю, но договорились как то делить деньги и славу. Какие то американцы набежали и предлагают деньги на расширение исследований. Ты слышал, чтобы кому-то заранее денег предлагали неизвестно за что? Видать эта ихняя хрень сильно полезное дело. Говорят, хотят на Нобелевскую премию выдвинуть. Даже если не дадут, все равно теперь институт на них работать будет, а не они на институт. Будут праздновать победу над своими врагами, считают будущие миллионы и нас позвали. Меня за компанию, а тебя Мария очень просила приехать.
— Я постараюсь, но ничего обещать не могу.
В дверь сунулся дежурный.
— Товарищ майор, вам из штаба звонят, никак пробиться не могут.
— Извини, кажется, я уже не приеду. Вызывают.
— Да, майор Томски слушает. Да, так точно.
Плохо быть пророком, кажется все идет как предсказано.
Газета А-Арец
На площади Сион в Иерусалиме состоялся народный митинг протеста против предложений премьер-министра Бегина, при участии огромного стечения народа. По приблизительным подсчетам собралось не менее ста тысяч человек, выслушавших гневную речь Бен Гуриона, направленную против политики правительства.
7 ноября 1947 г.
Толпа под израильскими знаменами с херутовскими лозунгами в руках, медленно надвигалась.
— Стой! Кто тут старший, — заорал я.
Подошли несколько человек, не имеющих между собой ничего общего. В нормальной обстановке субтильному польскому интеллигенту, здоровенному рабочему в спецовке, с обожженным лицом и йемениту с пейсами совершенно нечего было делать в одном строю.
— В чем дело майор? — спросил поляк. У нас есть разрешение на демонстрацию, мы ничего не нарушаем.
— Вон, с той стороны, — показал я, — идут прямо вам навстречу коммунисты с мапаевцами. Через два квартала вы столкнетесь. Ничего хорошего на такой узкой улице из этого не получится, даже если все будут вести себя замечательно. Сворачивайте на Кинг Джорджа и идите себе спокойно. Арик! Вон того, в кожаной куртке взять!
Солдаты кинулись к парню, отшвыривая людей. Хорошая реакция. Он не успел понять в чем дело, как был выдернут из толпы. При этом полы куртки распахнулись. Значит, не показалось.
— И зачем тебе обрез? — ласково спросил я, проверяя заряжен ли он. Похоже самодельная картечь. — Ты, в кого, сука, стрелять собирался?. И со всей силой заехал ему в живот прикладом. Парень свалился взвыв.
— Этого в автобус, к полицейским, и оформить по всем правилам. Может в тюрьме поумнеет. Ну, чего тебе не понятно, — спрашиваю у топчущегося рядом работяги. Сейчас мы… вломим от всей души, всем кто полезет… короче, пиз. лей на всех хватит, так идите другой дорогой, чтоб не наваляли не тем случайно.
— Ты меня не узнаешь? — спрашивает он неожиданно по-русски.
— Не помню, — пожимаю плечами, лицо вроде знакомое, но не помню.
— Я Гутман Александр. Механик-водитель из танковой роты. Октябрь 1944 г.
— А, вспомнил! Единственный уцелевший из экипажа! Арик, бумага у тебя есть? На, запиши мне свои данные, где ты живешь. Когда это все кончится, я тебя найду.
— Ты, не подумай мне ничего не надо, я просто спросить хотел, не наи… нас? Дадут жилье?
— Откуда я знаю? Так или иначе все равно наи… А дома есть. И селить там будут. Если выбор будет, просись в города ближе к центру — Калькилия, Шхем, Рамалла. Там с работой легче будет. Освобожусь, от этого бардака, найду тебя.
Есть люди, которым ты должен, даже если они так не думают. Из всей их танковой роты, он единственный остался живой. Остальные сгорели. А если б не они, моя рота лежала бы там, в Венгрии. И я вместе с ней. А его бы я, конечно, не узнал. Погибшего лейтенанта, командира роты помню, а водителя нет. В памяти осталось только черная фигура в комбинезоне, с которой сбивали огонь.
