Только когда наступление выдохлось окончательно, Шогу, наконец, понял, что его ряды быстро редеют и он рискует остаться без армии. Полководец скомандовал:
— Трубить отбой штурма!
Загудели трубы, сменили тембр барабаны. Воины отхлынули от высоченных и широченных стен крепости. Воля восставших опять оказалась несокрушимой.
Понятное дело, Шогу переживал. Его лично напутствовал сам великий Нитуп, который надеялся без серьезных проблем покончить с повстанческой армией, которая уже захватила пару крупных городов и установила в них враждебную олигархическому режиму власть. Лучшие силы были брошены на подавление самозванца, коим провозгласили меня. Шогу не желал вернуться в Москву с позором, хотя войско у него сильно поредело.
Полководцу нужно было принимать решение. Шогу считал, что овладеть цитаделью можно, имея штурмовые приспособления и существенный перевес в силах. Лестниц они привезли достаточно, но оказалось, что большого перевеса в живой силе у него нет, а повстанцы прекрасно подготовились к встрече правительственного войска. Так называемый самозванец переиграл его, министра обороны в правительстве Нитупа. Взял хитростью и смекалкой.
Длительную осаду крепости руководители страны и те, кто привел их к власти, не поняли бы и не простили бы Шогу. Необходимо было расправиться с недооцененным противником как можно быстрее. Но как?
Глава 17
Войско Шогу отошло от стен крепости «зализывать раны», но окружило нас кольцом блокады.
Я собрал очередной совет, на котором предположил, что Шогу может отказаться от нового штурма крепости, но долгое время будет сохранять блокаду или вовсе уйдет назад, в Москву.
Мирон не согласился со мной:
— Он не уйдет без сражения. По сути, это будет бегство после провала операции. Да и Шогу, как и Нитуп, лишь марионетка в руках олигархов, они не простят Шогу позора. В ближайшее время правительственная армия нас атаковать не решится и ночью больше на штурм не пойдет. Они станут лагерем и будут ждать подходящий момент, чтобы нанести нам удар или ждать момента, когда у нас закончится продовольствие, люди начнут умирать и сдаваться.
— Сидеть без боя у стен крепости для Шогу будет мукой, — сказал Александр Непомнящий. — Не таков характер у Шогу, чтобы выжидать долгое время.
Я ответил так:
— Боевой дух правительственного войска сильно подорван в ходе ночного штурма, их войско сильно поредело из-за больших потерь. Но Шогу должен ловить свой шанс. На то он и полководец. Понятно, что, получив такой урон, его бойцы не хотят еще одного штурма. Но Шогу нужно спровоцировать. У меня есть план. Нужно завлечь вражескую кавалерию, а за ней и пехоту в ловушку, разгромить противника и на волне успеха идти на Москву.
— Но как завлечь Шогу в ловушку? — спросил Хорошук.
— Будем совершать ночные вылазки, убедим Шогу в том, что в городе начались болезни и зреет бунт горожан против повстанцев, — ответил я.
Так и поступили. Посланные мной люди сказались изменниками и утверждали «поймавшим» их бойцам, что дела у повстанцев плохи, в карцере бунтуют заключенные, а местные жители готовы впустить войско Шогу в крепость, только ждут подходящего момента.
В обстановке разумной секретности я подготовил новую операцию. Когда настало время, привел освободительную армию в боевую готовность, но неожиданно для непосвященных скомандовал:
— Открыть ворота! Кричать: «Измена!»
О предстоящей операции знали только проверенные люди. Начальник караула, дежурившего у ворот, понятия не имел о моих планах. Он растерялся:
— Освободитель, как же так…
Я жестко повторил:
— Открывай ворота!
Мужчина колебался, чтобы покончить с сомнениями преданных делу революции бойцов, я мягко добавил:
— Вы же меня знаете! Разве я похож на предателя? Так надо. Мы подготовили врагу шикарный прием! Открывайте ворота и громко кричите.
Охрана выполнила приказ. Под крики «Измена!» в открытые ворота крепости, как и ожидалось, рванули остатки кавалерии армии Шогу, за конниками устремились пехотинцы.
Правда, как оказалось потом, у Шогу имелся в резерве конный батальон, который он использовал чуть позже.
Когда конница въехала в ворота, загорелись обложенные соломой деревянные постройки, а мои люди стали кидать в неприятельских всадников с крыш каменных домов горшки со смолой и огненной смесью.
Жуткое зрелище! Смешались вместе кони, люди. Множество скакунов неприятеля задыхались в дыму и горели вместе со своими всадниками. А стрельцы повстанческой армии осыпали их мушкетными выстрелами.
В бой вступала проникшая через не закрытые ворота пехота Шогу. На неприятеля бесстрашно устремились мужики. Солдат брали на рогатины. А один рыжебородый крестьянин-здоровяк так ударил огромной дубиной гвардейца, что у того аж голова треснула, мозги брызнули на землю. Богатырь от сохи опять с такой же яростью ударил по голове воина, присланного усмирять народный бунт.
Первая линия нашей обороны оказалась относительно успешной, хотя без потерь не обошлось. Вот с разрубленной головой падает рослый стрелец, его соседу распороли саблей живот, рыжебородому крестьянину с огромной дубиной отсекли руку.
Но неприятель намного быстрее терял людей. Воины освободительной армии дрались умело. Я командовал боем. И был горд собой! Не каждому суждено встать во главе армии, да еще одержать ряд славных побед! Сомнений, в том, что и на сей раз все получится, как задумывали, не было никаких. Видно, не зря Боги выбрали именно меня для революции в параллельном мире. Подобные военные подвиги сложно было бы совершить моему брату без меня, хотя и он — незаурядный человек.
Меж тем генерал Лавр, заместитель и друг Шогу, командуя своими воинами, въехал в ворота крепости. Здесь его уже ждали. Пара стрельцов-снайперов практически одновременно попали в знатного генерала. Он упал с коня, чтобы больше никогда не подняться. Умер быстро и не так мучительно, как тысячи его воинов, сгоревших заживо, подстреленных стрельцами или посаженных на вилы мужиками в пекле и давке кровавой битвы.
Русские мужики в своей ярости беспощадны, они настрадались от режима и не щадили его защитников, даже тех, кто поднимал руки вверх и падал на колени.
На этот раз я не препятствовал расправам. У меня не было больше резона обременять себя пленниками. Мое человеколюбие кончилось, хотелось быстрее добить это войско и идти на Москву.
Война ожесточает. Нет, лично я не убивал безоружных и тех, кто пытался сдаться в плен. Но сейчас это делали за меня другие. Уничтожали противника, выполняя приказ не брать пленных. Мой приказ. И от этого было противно на душе. Но куда девать пленных? Чем их кормить? Тюрьмы и так переполнены. Продовольствия в городе не хватает. Но отпустить бывших защитников режима на волю — то же не вариант. Они ведь враги, среди них много убежденных в величии Нитупа гвардейцев, которые могут опять воевать против нас, смести после нашего ухода лояльную нам новую власть города Новгорода.
Я сомневался: может, все-таки зря отдал такой приказ? Но убеждал себя в том, что войн без уничтожения не бывает, что отданный приказ не брать пленных — всего лишь необходимость в создавшихся условиях, больше такой жестокости не будет. Однако мерзкое настроение не могли скрасить даже успешный ход боя и появившаяся на командном пункте рядом со мной Аленка. Ей тоже мой приказ и бойня были не по душе. Но девушка попыталась успокоить меня:
— Не переживай! Человек родится для того, чтобы умереть. Боги посылают людей на Землю для исправления. У нас после смерти остается бессмертная душа, мы избавляемся от темницы собственного тела и уходим в лучший мир.
Я уже слышал эту принятую здесь религиозную теорию, в нее продолжали верить мои бойцы, но теперь, глядя на Аленку, искренне ответил ей:
— Твое тело больше похоже на дворец, чем на темницу! Ты радуешь людей своей красотой, тебе не нужно умирать до глубокой старости.
Девушка задумчиво сказала:
