полную силу бейте только тогда, когда понимаете, что терять уже нечего и что тюрьма гораздо лучше могилы.
Сейчас был явно не тот случай. Если бы мой тренер узнал о моем поступке — я бы вылетел из секции с треском.
Так что, Карандышеву повезло, что я давно не был на ринге. Еще повезло, что за это два месяца я сумел приспособиться к своему новому телу. Все-таки, удар — есть удар, навыки остаются в голове, а мой вес теперь больше, нежели был раньше. Если бы вложил в удар всю свою силу — кранты чиновнику. Или, в лучшем случае, перелом челюсти, сотрясение мозга.
Оклемается и даже своими ногами уйдет. Если мозги сотрясутся — то им же хуже. Такие мозги и сотрясти не грех.
На шум упавшего тела прибежала моя хозяйка. Она даже успела взять с собой какую-то пахучую дрянь — не то нюхательную соль, не то нашатырь. Но от запаха Карандышев громко чихнул, потом застонал.
Я присел и, насколько позволял свет керосиновой лампы, оценил зрачки. Кажется, не расширены.
— Вас не тошнит? Голова не кружится? — заботливо поинтересовался я.
— Н-нет, ничего, — пробормотал титулярный советник, поднимаясь с пола. С ужасом посмотрел на меня. — Я, наверное, лучше пойду.
Возражать я не стал.
— Разумеется, Роман Викторович, — слегка поклонился я Карандышеву. — Как придете домой — сразу ложитесь. И завтра вам лучше весь день полежать.
Наталья Никифоровна помогла бедолаге вдеть руки в рукава, подала фуражку и проводила из дома. Вернувшись, посмотрела на меня.
— Иван Александрович, если вы в следующий раз станете говорить о каких-то подобных вещах — лучше идите в кабинет. В этой комнате тонкая перегородка и я все слышала. Простите, я не хотела. — Помешкав немного, хозяйка вдруг улыбнулась. — Хорошо, признаюсь — услыхала несколько фраз, хотела уйти, а потом мне стало интересно, и я специально стала подслушивать.
— И что?
Неожиданно, Наталья Никифоровна подошла ко мне и чмокнула в щечку. Видимо, смутившись своего порыва, закусила губу. Но потом все-таки сказала:
— Очень боялась, что согласитесь.
Хозяйка резко развернулась и ушла. А я, постояв пару секунд в недоумении, пошел спать. Ну, не следом же мне бежать?
Думал, что как только уткнусь в подушку, так сразу и засну. Как же! Полночи ворочался, не спал. Накручивал себя на предмет дальнейшего развития событий — является титулярный советник Карандышев домой, а утром потащит жалобу в полицию. Дескать — зашел в гости к молодому чиновнику, тот полез драться. И придется мне давать объяснения не приставу даже, а исправнику. Обдумывал вариант и того хуже: пришел Роман Викторович домой, лег спать, а ночью взял, да и помер. Полиция узнает от жены, что тот навещал меня. А дальше меня задерживают и сажают в Окружную тюрьму. Много чего передумал. Водится за мной такая привычка делать из мухи слона.
Еще не спал, оттого что обдумывал поцелуй со стороны Натальи Никифоровны. Если моя квартирная хозяйка, прониклась моим благородным поведением и… Ну, возьмет, и придет ко мне нынешней ночью. Явится в одной лишь сорочке, скользнет под мое одеяло. И что, не отказываться же? Женщина она красивая и даже не старая, да и я сам, вполне себе ничего.
В той жизни, до тех пор, пока я не встретил Ленку, женщины у меня были. Не так и много — как носовые платки я их не менял. Но как только встретил свою жену — будущую ли, настоящую ли, как отрезало. Был у меня свой пунктик. Всегда считал, что измена — дело взаимное. И если я изменяю своей любимой, то и она сразу же начнет изменять и будет абсолютно права.
Здесь, в первые месяцы своего пребывания, я и не думал о позывах своего тела. А тут — бац, и вспомнил.
Прислушивался к скрипу половиц — не идет ли хозяйка, потом посмотрел на все это с другой стороны. Ну да, парень-то я неплохой (скромно о себе так), но разница в возрасте у нас ощутимая. Это у меня в мозгах сидит человек двадцати девяти лет от роду (или мне уже в моем мире тридцатник стукнул?), а ей и всего тридцать семь. Но здесь-то мерки другие. И она, зрелая и умудренная опытом женщина смотрит на меня, как на двадцатилетнего парня. Так по нынешним временам она бы могла быть моей матерью! Да и не по нынешним, по моим, тоже могла, если бы родила лет в семнадцать.
Наконец-таки заснул. И снилась мне какая-то хрень. Будто сижу в суде, в стеклянной клетке, судья заслушивает Оксану Борисовну, мою тещу, уверявшую, что на встречную полосу выскочил не титулярный советник Карандышев, а я.
Проснулся, первым делом порадовался, что это всего лишь сон. Прислушался — спит или нет Ленка? Потом вспомнил, что жены рядом нет и я лежу не на нашей широкой тахте, а на узенькой «сиротской» кровати. К слову — здешние кровати меня постоянно удивляют. Как на них муж с женой умещаются? Места ж мало.
Смешно, но я порадовался, что несмотря на все неприятности, связанные с «попаданчеством», один несомненный плюс в нем есть. Здесь нет моей тёщи!
Спросонок не сразу осознал, что я вчера забыл завести будильник на своих часах и сегодня безнадежно проспал. И времени не шесть часов, а уже восемь!
Ну вот, на утреннюю — да еще и праздничную службу не попал. Не скажу, что сильно переживал об этом. Это поначалу считал, что для чиновника обязательно являться на все праздничные и воскресные службы. Первое время так и делал. Все-таки нужно вживаться в образ. Но скоро понял, что мои представления, возникшие после чтения книг, не совпадают с реальностью. Не ходят чиновники на заутреню каждое воскресенье, не говоря уже о будничных днях. Никто из батюшек не ведет наблюдений, не вписывает фамилии штрафников в специальный журнал. Потом, на исповеди все сам откроешь, выслушаешь наставления священника, епитимью какую наложит.
И провинциальное общество не вставляет в разговорную речь французские фразы. Ну, а мы-то с вами, изучавшие в школе английский с немецким, часто ли разговариваем на этих языках?
То же самое с посещением церкви. Возможно, что кто-то из горожан и ходит на службу утром и вечером, но сомневаюсь, что их много. И дела есть домашние, и работа. Вон, та же моя хозяйка, которой, как вдове, положено в храмах почаще бывать, говорит, что на заутреню она редко бывает. А
