Александр Михайловский - Однажды в Октябре – 1

Капитан 1-го ранга Перов принял решение, и в небо ударила стена огня. Для интегрированная системы ПВО, предназначенной для отражения массированных атак низколетящих ПКР и истребителей-бомбардировщиков со штурмовиками, цеппелин стал просто летающей мишенью. Огромная сигара буквально утонула в цветах разрывов снарядов с радиовзрывателями.

— Шайзе! — только и успел выкрикнуть Курт Венд, когда идущие снизу корабли вдруг заполыхали частыми-частыми зенитными очередями. Про пулеметы трех-четырехдюймового калибра фрегаттен-капитан никогда не слышал. Вокруг дирижабля во множестве стали вспыхивать разрывы зенитных снарядов, по обшивке гондолы забарабанили осколки. В памяти командира L-30 на всю жизнь отпечаталась яркая бело-голубая вспышка прямо перед носовым остеклением, ледяное крошево битого стекла, брызнувшее в рубку, и окровавленное тело рулевого, повисшее на штурвале. Пол гондолы под ногами подозрительно перекосился, а стрелка альтиметра стремительно раскручивалась, показывая, что дирижабль падает. Это стало причиной того, что гондолу до сих пор не была охвачена пламенем. Корветтен-капитан Клаус Функ, зажимая окровавленную рану на предплечье, обернулся к своему командиру, — Уходи отсюда, Курт, немедленно уходи! Иначе ты сгоришь вместе с нами…

— Только вместе с тобой, дружище, — Курт потянул раненого боевого товарища к помещению за рубкой в котором на специальной привязи висели парашюты системы Хейнике. Быстро застегнув на штурмане ремни подвески, Курт Венд резким движением вытолкнул его из гондолы. Парашют Хейнике раскрывался принудительно, при выдергивании привязанного к корпусу летательного аппарата специального фала. Правда и раскрывался он далеко не всегда, но об этом у фрегаттен-капитана уже не было времени подумать.

Дирижабль падал, заваливаясь на левый борт, и кренясь на нос, где были разорвано большинство ячеек с водородом. Кроме того, к фрегаттен-капитану со страшным гулом приближался самый страшный враг любого дирижабля с водородной начинкой — Его Величество Пожар…

Курт Венд быстро влез в привязную систему, которой надеялся никогда не воспользоваться и, застегнув ремни, бросился за борт. И вовремя — вслед за ним из распахнутой двери на свободу вырвалась, сначала струя дыма, а потом ревущее ярко-желтое пламя. Но этого он уже не видел, потому что в этот самый момент он ощутил рывок раскрывшегося парашюта, как ему казалось, чуть не вытряхнувший его из подвесной системы.

Но все обошлось, парашют раскрылся, и сам он остался жив, ниже был виден еще один белый купол, а значит с камрадом Клаусом тоже все в порядке. Не успел Курт поднять глаза вверх, как мимо него, оставляя за собой жирный черный след, буквально рядом, пронесся потерявший форму, пылающий комок того, что еще несколько минут назад было дирижаблем L-30. Кроме них с Клаусом больше никто наружу не выбрался. Теперь двум германским аэронавтам предстояла не самая приятная процедура приводнения в ледяные осенние воды Финского залива. Пробковый жилет, конечно, вещь хорошая, но он не защитит от холода. И, кроме того, важно было еще постараться не утонуть, пытаясь освободиться из не самой удобной подвесной системы. Намокший купол утянет парашютиста на дно так же надежно, как чугунная гиря.

Волны стремительно приближались, русские корабли становились все ближе и ближе. Кроме того, морскую гладь рассекали несколько быстроходных лодок, только и ждущих того момента, когда немецкие парашютисты коснутся воды. Клаус «приводнился» первым, и к накрывшему его белому куполу сразу же устремились две лодки. Плен?! Курт лапнул рукой кобуру на животе и похолодел. Она оказалась расстегнутой и пустой, его «морской» парабеллум, вылетел из нее во время раскрытия парашюта, и уже покоился на дне Финского залива.

Дальше все произошло быстро. Не успел фрегаттен-капитан, окунувшись в холодные воды, расстегнуть ремни, как возле него тут же оказались две русские лодки. Его не накрыло куполом, как беднягу Функа, и поэтому он видел своих спасителей во всех подробностях. Крепкие парни в зеленых пятнистых комбинезонах и черных пробковых жилетах безо всяких церемоний втащили его в одну из лодок. Связав Курту руки за спиной, они быстро освободили его от остатков подвесной системы. При этом кожаные ремни не расстегивались, а просто разрезались. Для ножа такой остроты человеческое тело — не более чем мягкая глина.

Последнее что запомнил фрегаттен-капитан Венд, было действие, которое он воспринял как жестокую пытку и, одновременно, изощренное издевательство. Один из русских, поболтав над ухом отстегнутой с пояса фляжкой, резким движением запрокинул Курту голову, и зажав ему пальцами нос, влил в его глотку не менее полстакана настоящего жидкого огня, ничуть не похожего по вкусу на германский шнапс. Конечно, что русскому здорово (разведенный спирт, настоянный на горьком стручковом перце), то немцу не совсем. Через три минуты алкогольная «анестезия» подействовала, и немец захрапел, свернувшись калачиком на дне лодки.

Закончив рекогносцировку, мы на генеральской машине подъехали к месту службы генерала Потапова на Дворцовую площадь. Там мы со штабс-капитаном Якшичем, тепло попрощались с генералом, после чего вместе отправились в типографию газеты «Труд».

У входа в нее было самое настоящее столпотворение. Прочитав наш плакат-анонс о вечернем спецвыпуске, у типографии собралась невиданная толпа народу. Последний раз нечто подобное я видел, когда к нам в Питер заявилась Луиза Чикконе, с невероятной наглостью присвоившая себе псевдоним «Мадонна». Был бы я Папой Римским, то отправил бы на костер эту старую вешалку за святотатство. Но здесь до такого разврата было еще далеко, и большинство из собравшихся хотели всего-навсего первыми купить этот спецвыпуск и узнать все подробности великого сражения с флотом кайзера.

Было тут немало наших коллег-журналистов из газет самых разных политических взглядов и направлений. Они пытались всеми правдами и неправдам пробраться в типографию, чтобы урвать для своих газет хоть какие-то подробности эпохального события. Но сделать это было не так-то просто — вход в типографию был наглухо закрыт для посторонних. Сталин созвонился с солдатским комитетом ближайшего к редакции Волынского полка, который дислоцировался на Парадной улице, и оттуда прислали взвод солдат во главе с фельдфебелем. После того, как молодцы-волынцы оцепили здание типографии, войти в редакцию «Рабочий путь» стало можно лишь по разовому пропуску, который выписывал лично товарищ Сталин. Мы попросили мальчишку-посыльного, с которым уже утром имели дело, сбегать, и сообщить главному редактору о нашем приходе. Тот сбегал и вернулся с пропуском на два лица.