Ознакомительная версия.
Колонисты быстро начинали чувствовать себя на отвоеванной территории как дома. Чувство это дальновидная орденская верхушка старалась всячески поддерживать и культивировать. Пришлые крестьяне, ремесленники и купцы не могли нарадоваться милости тевтонских магистров.
Так, согласно Кульмской жалованной грамоте 1233 года от рождества Христова немецкие переселенцы, осевшие возле замков Торно и Кульм, помимо земельных наделов и водных угодий получили возможность содержать собственную дружину и самостоятельно выбирать судей. Тевтоны не особо обременяли покорных вассалов пошлинами, а, наоборот, всячески поощряли развитие ремесел и торговли. В результате купцы Прусской торговой Ганзы богатели изо дня в день. Множилось и благосостояние простых горожан, которые становились примером, достойным подражания для новых и новых волн колонистов из Германии. Медленно, но верно Пруссия онемечивалась. Да, собственно, не так-то уж и медленно.
Одинокие замки братства Святой Марии обрастали вассальными ленами и земельными наделами переселенцев. Вокруг тевтонских укреплений возводились городские стены, и сковырнуть крестоносцев с чужой земли становилось все труднее. Периодически остатки прусских племен, что никак не желали признавать власть ордена, предпринимали такие попытки, но редко добивались удачи. Зато ответные карательные экспедиции тевтонов были поистине страшными: выжигались и вырезались целые селения, а слабенькие крепостцы непокорных разрушались до основания.
Впрочем, Кульмскую комтурию, где обосновались нынче высшие чины прусской ветви рыцарско-монашеского братства, уже давно никто не тревожил. Некому было. От некогда грозных и неустрашимых пемеденов, вармцев, нотангцев, бартцев и прочих коренных племен остались лишь кучки беженцев, вытесненные в дальние леса. Потому и чувствовали себя спокойно на правобережье Вислы и сами тевтоны, и их ожиревшие вассалы-горожане, и беспечные гости из дальних земель, съехавшиеся на турнирные бои. Потому и не остановил никто странную пару: рыцаря без герба и молодую красивую женщину, за которыми следовал статный, но измученный тяжелым переходом боевой конь.
Да и что тут было странного? Подумаешь, еще один обедневший вояка странствует в надежде поправить свое благосостояние. Герб, небось, скрывает из-за какого-нибудь дурацкого обета или не желая быть раньше времени узнанным заклятым врагом — с этими благородными господами всякое бывает. Ну, а то, что привез искатель приключений с собой попутчицу — тоже дело понятное. Какая-нибудь очередная дама сердца, а может быть — что еще более вероятно — подцепленная по пути шлюшка. Женщин легкого поведения вокруг ристалищных площадок вьется не меньше, чем прочего сброда. Даже благочестивым орденским братьям не под силу истребить эту заразу в своих богатых землях.
Рыцарь и его походная подруга недолго привлекали внимание ротозеев, мелких торговцев и воришек. Лишь до тех пор, пока безгербный воин не выменял свой кинжал хорошей немецкой работы на несколько лепешек с сыром у первого же разносчика.
А уж когда оба — и мужчина, и женщина со звериной жадностью набросились на пищу, интерес к ним у сторонних наблюдателей пропал вовсе. Беднота в железе! У рыцаря, который начал менять на жратву собственное оружие, ничем не разживешься. Пока, по крайней мере. Может быть, позже, когда этот оголодавший странствующий рубака добьется победы на ристалище и захватит достойную добычу… Известно ведь: на голодный желудок нередко совершаются такие подвиги, которые и не снились сытым бойцам.
Шум-гам, обрушившийся на них со всех сторон, мельтешение разношерстного народа, калейдоскоп ярких красок и пестрых одежд полностью выбили Бурцева из колеи. Такой давки и толкотни людей, коней и металла он не припоминал со времен Легницкого сражения. Но там можно и должно было прокладывать себе дорогу мечом, а тут…
Вся эта околотурнирная суета напоминала ему восточный базар. Такой же бардак для человека непосвященного. А он был непосвященным. Куда следует идти, что делать? Увы, опыта недоставало: до сих пор в настоящих турнирах бывшему омоновцу принимать участие как-то не доводилось. А палочный бой со Збыславом по законам Польской правды — не в счет.
Зато уж Аделаида чувствовала себя как рыба в воде. После нехитрого, но сытного перекуса полячка раскраснелась, заблестела глазками, разулыбалась… Сразу видно: княжна попала в родную стихию и напрочь забыла о голоде, холодных ночевках за обочиной орденской дороги и прочих тяготах пути. В бурлящей толпе дочь Лешко Белого ориентировалась без труда. Ее здесь ничто не напрягало, не озадачивало, не смущало. Судя по уверенному поведению девушки, подобные турниры и при краковском дворе проводились частенько. В общем, Бурцев не возражал, когда жена взяла его за руку и решительно потащила к развевающимся вдали знаменам.
Самыми большими и высокими оказались, конечно же, орденские хоругви. Узнать их было не сложно: все то же неизменное, осточертевшее до тошноты черное перекрестие на белом фоне. Видимо, тевтонские кресты отмечали границы ристалища. Г-м-м, приличные, надо сказать, границы.
Между знаками германского братства Святой Марии реяла на ветру уйма разноцветных штандартов и полотнищ с вычурными, диковинными, одним лишь герольдам ведомыми гербовыми знаками. Бурцев, впрочем, к пестрым рисункам не приглядывался. Толпа стала совсем уж непроходимой, и Аделаида пропустила мужа вперед. Вцепившись в локоть, она настойчиво подталкивала его в спину. Оставалось грудью раздвигать людскую массу, придерживая одновременно княжну и узду трофейного жеребца. Ни супруги, ни коня терять в давке не хотелось.
А толпа перед ними бесновалась. Сквозь крики донесся тяжелый стук копыт. Лязг железа. Треск дерева. И вновь все звуки перекрыл восторженный вой зрителей. Наверное, там, впереди происходило сейчас что-то интересненькое.
Еще один рывок… Фу-у-ух, пробились наконец! И без потерь, как ни странно. Аделаида тут же вынырнула из-под руки, навалилась на прочное ограждение. Забор, добротно сбитый из жердей и досок, жалобно скрипнув, принял на себя молодую и упругую грудь полячки. Бурцев глянул через голову жены.
Ох, ни фига ж себе! Ристалище — с футбольное поле! Только гораздо уже. Но зато и подлиннее чуток. Да нет, пожалуй, и не чуток вовсе. И полное отсутствие привычной стадионной зелени. Вместо травки — истоптанный копытами снег. И грязь. И красные пятна.
Два крупных жеребца, разгоряченных схваткой, все еще гарцуют по разные стороны бойцовской суперплощадки. А посередине вместе с обломками копий валяются в грязи их хозяева. Оба! Один чуть шевелится, второй — неподвижен. Никак зашибли друг друга?
Ознакомительная версия.
