Я снова стала пытаться развязать узел, негнущиеся от холода и дрожащие от напряжения пальцы не слушались. А когда узелок наконец поддался, я поняла, что опоздала. Дмитрий Иванович уже не дышал.
И все-таки заревела в голос.
– А у меня вчера бабушка так умерла, – раздался за моей спиной детский голос. – Легла на снег и умерла.
Я оглянулась. Рядом стоял ребенок лет пяти, закутанный в два платка поверх пальто и шапки, – сразу и не поймешь, мальчик или девочка, только огромные глаза на осунувшемся лице были видны.
– Мы потом с тетей возили ее хоронить, – добавил ребенок. – На санках. Прошлой зимой бабушка меня возила на этих санках кататься с горки. А теперь я ее. Тетя почему-то очень плакала из-за этого.
– А ты? – спросила я.
Ребенок глянул на меня неодобрительно:
– Что я – маленькая, что ли, чтобы плакать?
Девочка, значит. Маленькая.
– Мама, когда уезжала на фронт, сказала мне, – добавила девочка, – чтобы я хорошо себя вела и не плакала. И тогда она быстро вернется. Я очень стараюсь хорошо себя вести.
– Как тебя зовут?
– Катя.
– Катя, ты мне поможешь отвезти его?
– Да, – просто кивнула она и наклонилась, чтобы поднять веревку от санок.
– Постой… – я сдернула косынку, разорвала ее на две половинки и повязала одну Кате вокруг шеи.
– Что мы можем сделать? – спросила я.
Мы с Галиной сидели на кухне, поили Катю кипятком. Две половинки косынки лежали между нами на столе. Галя, сжав перед собой руки в замок, смотрела куда-то в сторону. Пыталась не заплакать? У нее это получалось не хуже, чем у Кати. Одна я чувствовала себя кисейной барышней, у которой глаза постоянно на мокром месте.
Я думала, что Галя скажет мне что-то вроде: «Вот если б ты меня послушалась…» И мне придется искать в себе силы не прятать глаза, что-то отвечать и не лепетать глупые детские оправдания… Но она не сказала ни слова, кроме тех, которые были необходимы – о том, что надо оформить все документы и что больнице теперь нужен будет новый главврач. А тело завтра отправят в крематорий вместе со всеми, кто умрет этой ночью.
«А может, она и в самом деле любила его?» – подумала я, глядя на ее помертвевшее лицо.
Может быть, когда-нибудь, когда войны больше не будет, я это узнаю… А здесь и сейчас любви больше нет. Есть только война. И трое замерзших людей женского пола, пытающиеся согреться кипятком.
– Что мы можем сделать? – спросила я. – Косынка слишком маленькая. Ее не хватит даже на тех, кто сейчас в хирургическом отделении. А если разорвать ее на нитки, то от них, наверное, и пользы не будет никакой?
– Да, – согласилась Галя. – Всю больницу ею не опутаешь.
– Но что мне сделать тогда? Что ты хотела, чтобы я сделала? Ходила под обстрелами и выводила людей за руку из-под обломков?
– Может быть… – ответила Галя. – У меня было много планов. Каждый день я придумывала новые способы… Она действительно слишком маленькая.
– Я не маленькая, – возразила Катя, решившая, что речь идет о ней, и снова уткнулась в чашку.
Мы с Галей, не сговариваясь, погладили ее по голове.
– Пойти в школу? Или в детский сад? – спросила я. – Постараться сберечь детей? Они самые слабые… Раз мы не можем дать им еды, так хоть…
Галя задумчиво пожала плечами.
– Детей сейчас эвакуируют. По Дороге Жизни – ты же знаешь о ней? Надеюсь, что пока лед стоит крепко, успеют вывезти если не всех, то многих…
– Дорога Жизни… – повторила я.
Подняла глаза на Галю. И она тоже посмотрела на меня.
– Но как им объяснить это? – спросила я, указывая на косынку. В том, что Галя правильно поймет меня, я не сомневалась.
Она поняла.
– Я найду способ.
– Тети, можно еще чаю? – спросила Катя. – У вас очень вкусный чай. Мне мама такой делала, когда я была маленькой. А тетя не умеет. Даже бабушка не умела. Она говорила, что когда мама вернется, то снова сделает. Можно, пока мама не вернется, я буду ходить к вам пить чай?
– Можно, – ответила я и завязала на ее ручке оторванную от косынки полоску.
– Это зачем? – удивилась Катя.
– Чтобы ждать. Носи, не снимая, и твоя мама обязательно вернется к тебе.
Галя поставила перед Катей кружку с кипятком и, как мне показалось, усмехнулась.
Но я на нее не смотрела. Я смотрела, как девочка разглядывает свою новую повязку и вертит ее, словно примеряясь. «Прости, Игорь, – думала я, – я не сдержала слова. Но я постараюсь дождаться тебя и без всякого оберега… А этой девочке…»
– Точно вернется? – спросила Катя.
– Точно, – кивнула я.
– Тогда я покажу это тете, когда она снова скажет, что мама не прилетит назад.
– Твоя мама летчица? – спросила Галя.
– Нет. Она в службе ВНОС! – Видно, Кате очень нравилось это название, так смачно она его произнесла и дотронулась кулаком до собственного носа. – А бабушка как-то сказала, что она улетела. И сказала еще, что мы все, наверно, тоже скоро улетим за ней и там встретимся. А я сказала, что не хочу улетать никуда и пусть лучше мама прилетит обратно, ведь она обещала. А тетя сказала, что не прилетит. А бабушка велела ей замолчать и сказала, что неважно, в конце концов, где мы встретимся.
– Боюсь, вы встретитесь не скоро, – сказала я, задумчиво разрывая косынку на узкие полоски, одна из которых уже не принесет счастья обладательнице.
– Но ты, главное, жди, – неожиданно сказала Галя, садясь перед девочкой на корточки. – И тогда все будет хорошо. Таня вот тоже ждет, – кивнула в мою сторону.
– А ты? – внимательно посмотрела на нее Катя, чутко, как все дети, уловившая что-то в ее голосе.
– А я ждала… – Галя вдруг смешалась и отвела глаза. – Еще до войны… ждала, когда черная машина привезет обратно… Но, наверное, плохо ждала. Не дождалась…
– Ничего, еще привезет, – уверенным голосом утешила ее Катя и погладила по руке. – Это сейчас война, поэтому машин нет. А после войны приедут машины. И черные, и красные, и разноцветные! И привезут!
Галя взглянула на нее и не смогла не улыбнуться. Только быстро слезинку смахнула.
– А ты кого ждешь? – Катя повернулась ко мне. – Тоже маму?
– Нет, – я качнула головой. – Я жду Игоря.
– А Игорь – это кто?
Я на секунду смешалась, не зная, как лучше объяснить девочке. Друг? Жених?
– Хороший человек, – вдруг вместо меня ответила Галя.
– Можно я тоже его буду ждать? – Катя посмотрела на нее, потом на меня.
– Можно, – разрешила я и улыбнулась Гале.
* * *
Возвращаться хорошо туда, где тебя ждут. Люди не стены. Если хотя бы один человек выглядывает каждый день на улицу, не появится ли твоя фигура, прислушивается – не заскрипит ли песок под твоими сапогами, тогда стоит возвращаться, даже если и дома уже не осталось. Дом можно отстроить заново, стены покрасить, окна застеклить… Лишь бы только снова увидеть любимые глаза.
