При упоминании фамилии Орлов, товарищ Дзержинский нахмурился. Еще бы. Как выразился Артур, «небезызвестный» Орлов, ранее бывший контрразведчиком императорской армии, поступил на службу в ВЧК под именем Болеслава Орлинского. Надо сказать, Орлов-Орлинский успел плодотворно поработать на благо белого дела – передал, например, не только списки, но и фотографии агитаторов и подпольщиков, действовавших на Дону и в тылу Добровольческой армии. Но самое забавное, что до Первой мировой войны Орлов был следователем Охранного отделения Департамента полиции и вел дело… Феликса Эдмундовича Дзержинского. Кстати, Председатель ЧК, встретив Орлинского, порадовался, что профессионалы помогают молодой республике создавать систему государственной безопасности. Возможно, именно поэтому, товарищ Дзержинский, столкнувшись с предательством, с тех пор не желал, чтобы в ВЧК служили бывшие жандармы и следователи «охранки».
– С Орловым Рейли был знаком еще раньше, – хмуро уточнил Дзержинский. – Орлов, будучи Орлинским, выписал Рейли мандат на имя Сиднея Рейлинского, уполномоченного ВЧК. Впрочем, теперь это неважно. Продолжайте, Артур Христианович.
– Есть предположение, что именно Рейли выдал белогвардейцам Жанну Лябург и других товарищей[2]. Есть еще две версии – не то подпольщиков раскрыла контрразведка Орлова, не то «Азбука» Шульгина[3], перехватив их переписку. Но с гибелью «группы одиннадцати» не все ясно. А вот в расстреле товарища Лафара точно виноват Рейли.
Артузов полез в папку и зашелестел газетными вырезками:
– Одесская газета «Призыв» напечатала любопытный очерк про иностранца, знающего Россию. Вслух я его зачитывать не стану, но это короткая биография Рейли. Вопрос – зачем кому-то нужно публиковать биографию неизвестного иностранца, упомянув его участие в «заговоре послов», и о том, что он приговорен к смертной казни? Как мы считаем, это намек. В другом номере появилась заметка «Большевики-гастролеры», где был упомянут «Граф де Ля-Фер – член Московской чрезвычайки». Товарищ Лафар и Рейли были лично знакомы. Членов французской миссии, проходящих по делу о заговоре послов, допрашивал именно Георгий Лафар. Кроме того, они могли встретиться в бывшем ресторане «Эрмитаж», на литературном вечере. В восемнадцатом году там размещался «Дворец свободного искусства», куда захаживали иностранные дипломаты, а Георгий Лафар иногда читал там свои стихи.
– А какой смысл Рейли информировать своего противника? – пожал я плечами. – Предупрежден – значит, вооружен. Если бы я прочитал в парижской газете – мол, у нас советской торговой миссией заведует начальник ИНО Аксенов, я бы подался в бега.
– Подожди, еще и напишут, – хмыкнул Артузов. Верно, Артур хотел пошутить, но осекся под пристальным взглядом нашего начальника. Смутившись, начальник контрразведки Советской России сказал: – Извини, шутка дурацкая.
– Шутка и на самом деле дурацкая, но за каждой шуткой есть доля правды, – вздохнул товарищ Дзержинский. – Несколько дней назад сообщили из Крыма, через канцелярию Слащева – в Константинополе, где сейчас сидят Врангель и Кутепов, суд офицерской чести приговорил вас к смерти. Как я понимаю, ваш знакомец Келлер сейчас возглавляет разведку и контрразведку Крымской республики, поэтому он плотно работает по своим бывшим коллегам. Генерал Слащев опасается, что Врангель захочет вернуться.
Ну вот, до чего же странные люди. Чуть что – все бы им чекистов к смерти приговаривать. Спрашивается, что я плохого им сделал? На сапоги, что ли, барону Врангелю плюнул?
– Ну, к смерти приговорили, это ладно, – проговорил я. – Но интересно, каким боком я причастен к суду офицерской чести? Я же нижний чин, а не офицер. Слышал, что на меня приказ отправляли, но самого приказа не видел, а к тому времени, как мне прапором стать, я уже из армии выбыл по ранению. Да и услышал, когда уже в Архангельске был – вроде бы, в фильтрационном лагере мой бывший ротный командир сидел, и он, якобы, меня узнал, но я так и не удосужился уточнить.
– А вот у Врангеля уверены, что вы бывший офицер, не ниже поручика, – сообщил Дзержинский. – Поэтому, суд офицерской чести вашу судьбу и решал.
– Ну, хотя бы поручик, – обрадовался я. – Меня, когда узнают, что вольноопределяющимся на фронт ушел, вечно в прапорщики определяют. Нет бы в штабс-капитаны. А прапорщик – как-то несерьезно.
– Не переживайте, Владимир Иванович, у меня на вас четыре доноса лежат. Мол, Аксенов – замаскированный белогвардеец и бывший жандарм. Кстати, в двух случаях вы штабс-ротмистр, а двух – полковник корпуса жандармов. Один, кстати, товарищ Троцкий лично мне передал, а ему его кто-то из штабистов подкинул. Лев Давидович сказал – поверил бы, что Аксенов бывший полковник, если бы он постарше был.
– О, поздравляю вас, Владимир Иванович, – покачал головой Артузов. – Полковник Корпуса жандармов – это постараться нужно. Да, у меня тоже новость – Савинков, и иже с ним, и вас и меня тоже к смерти приговорили. Буквально за час до нашего совещания пришло сообщение.
– Ладно, товарищи, не будем отвлекаться, – постучал товарищ Дзержинский карандашом по столу. – Вернемся к теме. Да, касательно того, для чего Рейли газетные публикации, мне кажется, что здесь все просто. Я пару раз сам с ним общался, и у меня сложилось впечатление, что он не столько разведчик, сколько авантюрист и позер. Любит прихвастнуть, пустить пыль в глаза. Его увлекает не столько цель, а сам процесс. Тайны, интриги, вся прочая мишура. Вот и в газете он хотел сказать – дескать, иду на вы, бойтесь! И ему ужасно хотелось поквитаться с нами за провал «заговора послов».
Дзержинский не стал разглашать подробности, но мне они известны. В августе восемнадцатого, английские и французские послы[4], считавшие себя крутыми профессионалами (а какой посол не является шпионом?), отыскали слабое звено – командира Латышской стрелковой дивизии, согласившегося за некую сумму провести государственный переворот, убив товарищей Ленина и Троцкого. А посредником между послами и латышами был Рейли. Какова же была досада «профессионалов», узнавших, что вся операция проходила под пристальным надзором ВЧК, организации, которую они считали сборищем деревенщины и дилетантов?
– В общем, мы сумеем узнать, причастен ли Рейли к гибели наших товарищей, только тогда, когда поймаем его самого, – резюмировал Артузов. Посмотрев на Дзержинского, перевел взгляд на меня, и спросил. – Владимир Иванович, у вас есть какие-нибудь идеи?
– Есть идея выловить Рейли на «живца», – начал я вещать, делая вид, что идея только что пришла мне в голову. – В идеале – использовать вариант, с помощью которого шпионы Наполеона выманили во Францию герцога Энгиенского. Отыскать какую-нибудь любовницу Рейли, вывезти в Россию и пусть он за ней приедет. Но, как мне кажется, такой вариант не пройдет. Его любовницы нам неизвестны, а даже и станут известны, то не факт, что Сидней Рейли рванется за ними в Россию. Можно пойти по другому пути. Я предлагаю отпустить нашего антиквара в Петроград, пусть он открывает свою антикварную лавку, а мы за ним станем присматривать. Можно еще и в Москве открыть подобный магазинчик, заполнить его «наполеоникой» – гравюрами, подзорными трубами, шпагами эпохи империи. Рекламу магазинов дадим во французских газетах, я позабочусь. Соответственно, приказчиками при антиках будут наши люди, знающие приметы Рейли. Хорошо бы фотографиями разжиться, но в крайнем случае, можно отыскать толкового художника, чтобы сделал портрет. Наверняка остались полицейские рисовальщики, составлявшие портреты по описаниям. Как я понял – Сидней Рейли сходит с ума от всего, что связано с эпохой Наполеона. Не удивлюсь, если выяснится, что о н приезжал в Россию лишь для того, чтобы вернуть свою вещь в коллекцию. Значит, приедет еще раз.
– Интересная идея, – кивнул Артузов, потом озадаченно спросил. – Но где мы отыщем столько старинных вещей, да еще связанных с Наполеоном?
– Ну, Артур Христианович, ты как маленький, – хмыкнул я. – Пройдемся по рынкам, я тебе столько антиквариата наберу, на десять магазинов хватит. А уж взять, да превратить какую-нибудь шпажонку в шпагу императора, раз плюнуть. У нас что, граверов нет? Вензель сбоку нарисовать, герб. Опять-таки, можно порыться в театрах, у бутафоров есть старые костюмы, треуголки, башмаки. Скажем – ботфорт с левой ноги императора, накануне битвы под Ватерлоо. Привезен русскими казаками из Парижа. Сама нога отсутствует. Или – мундир Наполеона, поеденный молью, куплен Рябушинским у внучатого племянника императора, подарен им же Павлу Третьякову. А к этому барахлу свидетельство, за подписью экспертов – так мол и так, мундир подлинный, и сама моль это подтверждает. Можно еще книг набрать. Их на развалах – пруд пруди. Автограф императора нам известен, позвоним в угрозыск, у них наверняка в камерах свои умельцы сидят, нарисуют такую подпись, что не то, что Рейли, а сам Бонапарт за свою примет. Прорекламируем – в Москве отыскалась библиотека Наполеона, вывезенная из Парижа как трофей, и долгие годы лежавшая в подвалах. Фотографии сделаем, в газетах напечатаем, любо-дорого. Пусть гражданин шпион приезжает, определяет – подлинник, или туфта, мы ему рады будем. Он не купит, другие возьмут, а для ВЧК прибыль. Авось, что-то полезное в хозяйстве приобретем.
