Ознакомительная версия.
Торжественные храмовые медитации всего в одном квартале сменяются почти открытой торговлей частями тела человека в другом. Ради любопытства захожу в аптеку, предлагающую сушеную печень, желчь пятилетнего ребенка, и куда уж без них — приснопамятные фаланги пальцев. Вокруг начинает увиваться приказчик с крысиной мордочкой и повадками пассивного гомосексуалиста. Втирает про энергию Ци, ритмы Инь-Янь, девять отверстий организма... Стою слушаю, смотрю на банки с заспиртованными уродцами и так мне хочется врезать этому шарлатану из кунсткамеры! Хуже каннибала, ей богу!!
— А вот, господин, обратите внимание! — дергает меня за рукав "канибал" — Жемчужина наших препаратов. Порошок из матки пятнадцатилетней девственницы. Применяется...
Бам, хрясь. Получай, сука, получай. И еще ногами. Черт, гэта мешаются. Скидываю и опять по ребрам. А теперь по голове. И опять по ребрам. Звенят разбивающиеся банки, причитает аптекарь. На его крики сбегается народ. Появляются местные власти. Расталкивая толпу, в аптеку заходит самурай. Выбритый лоб, косичка, но без мечей. За поясом короткая стальная палка с двумя изогнутыми шипами над рукоятью. Местный полицейский — ёрики.
— Прекратить! — самурай ловко ловит меня на замахе и резко выкручивает руку. Зеваки присоединяются, и скоро я лежу на месте аптекаря, плотно связанный по рукам и ногам. Рот заткнут специальным кляпом на завязках.
Ёрики опрашивает свидетелей, после чего тыкает пальцем в двух носильщиков. Те просовывают палку между моих ног и рук, кряхтя, поднимают на плечи и тащат тушку Ёшихиро Сатоми в участок. Вместе с нами топают очевидцы и "пострадавший".
Пока меня несли в полицию, я осознал в какую ловушку сам себя загнал. Признаться, кто я такой? Страшная потеря лица перед всей самурайской элитой. Они и сейчас на меня смотрят как на безродного выскочку. Не дай бог просочится в общество эта история о моих погулянках инкогнито, аресте, суде... Можно сразу делать харакири деревянными палочками для еды. Не говорить ёрики кто я? Еще хуже. Хоть двух мечей у меня нет, бритую голову под париком найдут быстро. Значит самурай. Документов (родовой грамоты) нет. Значит самозванец. Если я правильно помню кодексы Асикага, в которых рылся буквально этим утром, то самозванцев варят живьем в кипятке. И молчать не получится — местные умельцы быстро выбьют показания. Может дать взятку? Скосил взгляд на идущего рядом полицейского. Прямой взгляд, открытое, честное лицо. Моментально отрубит руку, протягивающую мзду. Безвыходная ситуация. Цугцванг[52].
Спустя десять минут мы оказались во дворе большого дома. Полицейский уселся на помосте, рядом расположились два писаря. Помощники самурая меня развязали, вынули кляп, поверхностно обхлопали по телу и поставили на колени на белом песке перед помостом. Сзади встал мужчина с палкой-колоткушкой, конец который был обмотан тряпьем. Позади меня столпились свидетели и потерпевший.
— Я досин Оока Тодасука — представился самурай
Ага, если ёрики — это вроде начальника райотдела полиции совмещенного с прокуратурой и судом, то досин — типа старшего оперуполномоченного. Уже легче.
— В отсутствие Мати-бугё[53] провожу дознание по делу избиения аптекаря Китигоро. Назови себя и свой род, незнакомец.
И вот что прикажете отвечать? Парик еще на мне, можно подергаться.
— Почему ты молчишь? Одежда на тебе дорогая — нахмурился досин — На руках мозоли от меча. Ты самурай? Отвечай!
— Кто увидит голубого коня — закатывая глаза, начал вещать я — Тот в течение всего года не будет знать ничего плохого и будет счастлив. Потому что конь — солнечное животное!
— Это что еще такое?! — возмутился Тодасука — Имя! Скажи свое имя!
— Ах! Долговечны только корни лилий на склонах дальних распростертых гор — запел в ответ я
— Да, он сумасшедший! — прихлопнул по помосты рукой досин
— Или притворяется, чтобы уйти от наказания — наклонился к оперу один из писцов — Господин Мати-бугё в таких случаях любит применять исидаки — пытку давлением. Вон, у нас и каменные плиты для этого есть.
Я посмотрел вправо и увидел тяжелые гранитные блоки, сложенные пирамидкой. Внутри все похолодело.
— А еще хороша пытка удушением или водой — продолжал громко нашептывать писарь досину. Но я то стою близко и все это слышу!
— В тумане голубом вечернею порой... — закричал я громко и попытался вскочить на ноги. Разумеется, тут же получил по затылку колотушкой и упал обратно на песок. Голова раскалывается от боли, но я продолжал вопить строки из песен — японских и современных, перемешивая с русскими ругательствами и плевками.
Такого шоу японцы еще не видели — на меня, перешептываясь, присутствующие смотрят во все глаза.
— Я откладываю дознание до приезда Мати-бугё — досин ударил молоточком в рядом стоящий гонг — Господин Акира-сан вернется из поместья через два дня и сам решит судьбу этого человека. А пока писарям записать показания свидетелей и аптекаря.
— Как же так, господин! — вперед выходит крысиная морда — А кто возместит мне ущерб? Этот сумасшедший разбил и рассыпал лекарств на сотни мон!
— Мнда... — тянет досин — Что же делать... А вот что. Забирай его кимоно и хаори! Твоя жена отстирает их — будешь до суда сдавать дорогую одежду в аренду самураям. Тем и покроешь убытки. Сейчас в императорском дворце часто проходят приемы — многим дворянам нужно парадное облачение.
— А что делать с подозреваемым? — интересуется все тот же писарь-любитель пыток
— Как обычно — пожимает плечами досин — В тюрьму!
— Никак нельзя. По приказу господина коор-бугё Киото Ёсикуни Хатакэяма все тюрьмы на период эпидемии черной смерти закрыты.
— Болезнь закончилась!
— Но тюрьма Кодэматё все еще не работает.
— Вот незадача.
— Могу предложить отдать сумасшедшего под надзор моего брата, квартального старшины.
— Не сбежит?
— О нет! Мой брат приставит к нему своих сыновей.
— Ну что ж. Быть по сему.
В постоянстве — сила.
Яп. пословица
— Э-э... Мумэ-сан! Неправильно ты ведро вытягиваешь. Спиной, спиной работай — Микуни встал на мое место и тут же на собственном примере показал, как нужно поднимать из выгребной ямы ведро с отходами.
Как во всяком деле, у золотарей тоже были свои тонкости. В первый же трудовой день, обозвав, для краткости Мумэ, т.е. Безымянный, меня начали учить всем премудростям ассенизаторского дела. Микуни с двумя взрослыми сыновьями и тремя внуками-подростками оказались вовсе не такими тиранами, как мне почудилось при первом знакомстве. Жизнерадостные, активные, с шутками и прибаутками — семья золотарей обслуживала целый квартал Киото. Больше тысячи домов, торговых лавок обращались к Микуни за услугами по очистки туалетов, помойных ям... Платили очень хорошо — десять медных мон за заказ. Я сначала подумал, что семья Микуни — из "хинин"[54], однако это оказалось не так.
Ознакомительная версия.
