Расспросы продолжались немногим больше трех часов, с перерывами, как на занятиях, по пять минут после каждых сорока пяти, и по пятнадцать минут после двух пар. К столу подносили черный кофе в маленьких чашечках и бутерброды. Расспрашивали о разном: об истории, развитии науки и техники, событиях внутренней и международной политики, перемежая это вопросами о всякой ерунде, вроде того, какого цвета были носки у Майкла Джексона или можно ли было свободно купить камбалу в 1977 году в "Мечте" на первом этаже. Какой-то определенной системы в этих вопросах не было, и чувствовалось, что рассказы о технике будущего, новых открытиях или ходе истории, конечно, интересны, но не в первую очередь; а что должно быть в первую очередь, оставалось неясным. Даже сообщенный Виктором факт распада СССР в 1991 году у слушателей особых эмоций не вызвал. Хотя с 1958-го времени впереди еще до фига, и все можно исправить.
В общем, все это не слишком напрягало, но Виктор, к стыду своему, обнаружил, что он о своем веке многого на память не знает. Например, он не помнил, из чего делали облицовку "Бурана", хотя и читал об этом. Или в каком году было подписано ОСВ.
К вечеру специалисты отъехали. Виктор немного прошелся по территории. Косые лучи солнца золотили снег на заметенном вьюгами подлеске, на темных шапках сосен и елей. Редкие березы тихо качали длинные пряди ветвей в неторопливом ручье вечернего неба. Было тихо и все дышало каким-то необычайным умиротворением, которое трудно заметить в беготне и проблемах обыденной городской жизни человека начала нового столетия, непрерывно ожидающего от будущего какую-то новую гадость; здесь же чувствовалась какая-то детская безмятежность, и, несмотря на видневшихся охранников — какое-то давно забытое чувство внутренней свободы. "Уж не загипнотизировали меня здесь?" — промелькнула в голове невольная мысль.
Перед воротами снова засигналили, во двор въехал серый "Старт" и остановился у крыльца. Задняя дверь распахнулась, и из нее выскочила знакомая женская фигура в пальто.
— Зина! — крикнул Виктор, сложив руки рупором. Зина услышала, помахала издали рукой, приподнявшись на носках коротких зимних сапожек, и поспешила к нему по тропе. Виктор не торопясь пошел навстречу: ему не хотелось разговаривать в доме. Во всех книгах есть про скрытые микрофоны. Хотя, конечно, технически и вне дома ничего не стоит прослушать.
Зинины волосы выбирались из-под светлого шерстяного платка, она их поправила на ходу.
— Здравствуй, Виктор. Как ты здесь?
— Пока нормально. Питание, жилье, свежий воздух. А у тебя как?
— Тоже, конечно… Глупо как-то все получилось…
— Все было просто божественным.
— Не надо так… Это не было заданием. Я не знаю, как это сказать, чтобы не вышло пошло…
— Биологические пробы? Впервые в истории человечества попадает уникальный образец из другого мира? Ну не ругай себя, я понимаю.
Зина остановилась, сломала тонкую ветку какого-то куста с застывшими на морозе ягодами и мяла ее в варежках.
— Я когда ехала сюда, ждала твоей ярости, что ты закричишь, обругаешь меня, даже ударишь… Не знаю, наверное бы так было легче.
— Зачем? Ты хорошая и красивая. И, по-моему, добрая.
— Не знаю. Знаешь, все это как-то неправильно, так не должно быть…
— Кто-нибудь знает, как должно быть? В мире такие вещи творятся… Не мучай ты себя этим. Все нормально.
— Я не мучаю. Но понимаешь… В этой жизни за одну ночь так все легко разрушить, а вот построить…
Виктор вспомнил, что где-то уже слышал эти слова. Кажется, в "Иронии судьбы".
— Слушай, пошли в дом, я позвоню, чтобы чаю подали, или кофе с дороги. Тут нормальное обслуживание.
— Не надо. Мне уже ехать пора. И вообще, мне, наверное, надо разобраться в себе самой… Не провожай, пожалуйста, меня сейчас.
Она не спеша удалилась вдаль по тропе, сняв варежку и теребя ветку в левой руке пальцами, затем обронила ее на искрившийся под уходящим солнцем снег и, не останавливаясь, пошла дальше. Хлопнула дверца машины и комок снега, оброненный с ветки ели какой-то птицей под ноги Виктора, поставил точку на удаляющемся шуме мотора.
И тут Виктор все вспомнил.
Это была одна из книжек, изданных Приокским издательством к очередной годовщине Победы. На фотке девчонка с кудряшками и в берете. "Зина Нелинова, разведчица партизанского отряда. Казнена оккупантами в 1942 году."
3. Будни санаторного режима.
Следующие три дня прошли примерно одинаково. Питание приносили по расписанию, до обеда приезжали одни специалисты, по четыре человека, и беседовали три "пары", к обеду уезжали, а после обеда приезжали другие и проводили две "пары". Расспросы или действительно не несли в себе никакой системы, или система была понятна только тем, кто их проводил. Виктор прежде всего хотел рассказывать о том, чем обогатило человечество свои познания за последние полувека, например, что температура на Венере свыше четырехсот градусов и там не обнаружено жизни, что обнаружен вирус имуннодефицита человека (в надежде, что медицина начнет раньше борьбу с ним или хотя бы организует борьбу с передачей его половым путем или через инструменты парикмахеров), или что в ближайшие дсятилетия нет смысла работать над сверхзвуковым атомным реактивным самолетом, равно как и дозвуковым. Его внимательно выслушивали, не перебивая, затем задавали вопрос из какой-нибудь другой области, о том, что, казалось, для всего человечества или даже отдельно взятой шестой (или уже пятой?) части суши значения не имело. Стремясь полнее реализовать свой инновационный потенциал, Виктор по вечерам не стал смотреть телевизор, а садился за пишущую машинку и составлял докладные записки с различными предложениями, а по утрам передавал их очередным спецам. Записки с рисунками тут же множились в нескольких экземплярах на эракопии и раскладывались по папкам с передачей одного экземпляра Виктору, но за три дня к изложенному им ни разу не возвращались.
Из всего этого Виктор сделал два предположения.
Либо его на самом деле никуда не собирались отправлять, и просто хотели как можно скорее снять всю информацию. В этом случае главное, чтобы дали паспорт и какую-то ихнюю корочку, хоть эксперта, хоть кого, чтобы потом попросить помочь устроиться под видом ушедшего на пенсию или по состоянию здоровья сотрудника компетентных органов. И тогда на месте работы и вообще не будет никаких вопросов о прошлом.
Либо его все же собирались каким-то оборазом забросить обратно в свое время, и старались скрыть, что же их в первую очередь интересует. Хотя непонятно, как из будущего на них кто-то потом сможет повлиять. С другой стороны, если непонятно, то на всякий случай как раз и надо скрыть, что интересует.
При виде каждого нового человека у Виктора теперь невольно возникала мысль: а что произошло с этим человеком в его реальности в Великую Отечественную? Погиб на фронте? Под обломками здания при бомбежке? Умер от голода? Был прострелен в чреве матери пулей "мессера", резвившегося над колонной беженцев? Сожжен заживо вместе с односельчанами? Просто не родился, потому что родители погибли? Сколько перед ним уже прошло таких людей, от которых в нашей реальности осталась лишь надпись в книге или на могиле? Или вообще ничего, ибо тело было захоронено неизвестным или разорвано снарядом в кровавые клочья? Вот шли ему давеча навстречу прохожие по улице — а сколько бы от них осталось в нашей реальности в этот год? Масштабы потерь поймешь лишь тогда, когда мертвые станут рядом с живыми.
Опрашивающие же его специалисты цифры потерь в Великой Отечественной, да и вообще известные о ней Виктору жуткие факты воспринимали очень спокойно. Вероятно, были психологически подготовлены, как Фай Родис из ефремовского романа к истории планеты Торманс. Впрочем, для них это все-таки другой мир. Да и меняют их постоянно к тому же, а то от нашей безальтернативной истории свихнуться можно.
Что интересно, по дому ему разрешали ходить свободно — очевидно, основным предметом тайны в этом странном месте был он сам. Во второй же день он побывал на кухне, где повар в тельняшке под белым халатом чем-то напомнил ему Стивена Сигала из "Захвата", хотя лицом и не был похож, в караульном помещении, где в смежной с ним оружейке хранился целый арсенал, вплоть до противотанковых гранатометов и даже "Тюльпана" — ручной зенитной неуправляемой ракеты с семью боеголовками, а также в комнате связи, где, кроме местного коммутатора, радиостанции, нескольких телефонов и пары телетайпов, был фототелеграф с устройством, оказавшимся полнейшим аналогом лазерного принтера, только вместо лазера была ксеноновая лампа, а остальное представляло собой симбиоз фотонаборной и электрокопировальной машины. Был и небольшой кабинет врача, точнее, он напоминал школьный медпункт с белым шкафом, стрерилизаторами, какими-то приборами в коробках и даже зубоврачебным креслом, к чему Виктор отнесся с некоторым подозрением. Несколько помещений в одном крыле дома было отдано под проживание персонала; их Виктор не осматривал, но мельком заметил, что они похожи на общежитские: площадь три на пять метров была разгорожена пополам, и за перегородкой стояли кровати; в перегородке была дверь во входной коридорчик, где также виднелись двери в туалет и умывальник, и широкий проем в малую комнату, где был стол и шкаф для одежды.
