«без перемен», объезжает войска Юго-Западного фронта, чтобы поднять боевой дух солдат, не желающих воевать. Вся страна ждет повторения успеха прошлого года, когда генерал Брусилов нанес поражение войскам Австро-Венгрии, но вот только, если в столице каждый дворник знает о примерных сроках начала наступления, очень глупо рассчитывать, что Германского командование находиться в неведении относительно планов наступления русских. А, с учетом, отточенного до совершенства, возможности немцев перебрасывать войска с Запада на Восток и наоборот — я не знаю, на что надеются многомудрые генералы в Ставке. На революционный восторг трудящихся и солдатских масс? Да, этот восторг просто зашкаливает, превысив все мыслимые пределы. Керенский, как Петрушка, скачет вдоль линии фронта, устраивая митинг в каждом полку, иначе полк, по решению полкового комитета отказывается принимать участие в наступлении. А за плечом Керенского свою роль отрабатывает генерал Брусилов, назначенный военным министром главнокомандующим, как более демократический генерал.
Столичная пресса воет от восторга, каждый день придумывая новые восхваления Александру Федоровичу — гений революции, лучезарный сын великой Родины, истинно народный герой, первый сын и гордость России. Безусловно, мои слабые попытки клюнуть Отца нации сейчас выглядят смешно и нелепо, но вода камень точит, да и недолго осталась этому артисту срывать аплодисменты публики — всего чуть больше месяца. Стоит только революционному трибуну покинуть расположение части, солдаты которой только что носили Керенского на руках и кричали «Ура!», как войска охватывает апатия и уныние. Хорошим примером является инцидент с французской военной миссией, прибывшей на фронт, чтобы убедится в боеготовности русских войск. Во время выдвижения к передовому батальона, французских агитаторов за продолжение войны обстреляли из русских окопов.
В начале июля наступление армии захлебнется, войска побегут, теряя отбитую у австрияков территорию, вооружение и имущества, а количество военнопленных в десятки раз превысит количество убитых и раненных.
И это будет окончательным финишем. После неудачного наступления последует череда поражений, Корниловский переворот, всеобщая апатия и уныние, чем и воспользуются большевики и их союзники из числа военных, так как очень трудно представить, что Ленин, призывавший своих сторонников, в годы первой русской революции, нападать на правительственные войска, вооруженные пулеметами и артиллерией, посредством палок, ножниц и прочей утвари, смог разработать блестящую операцию по молниеносному захвату власти в стране. В любом случае, Октябрьский переворот может служить примером того, как надо делать, в том числе и для меня.
А пока мне остается выстраивать отношения с верхушкой партии меньшевиков, расширению партийной базы и подготовки к выборам в Учредительное собрание, так как я прекрасно отдаю себе отчет, что сорвать летнее наступление Русской Армии, превратившейся в катастрофу, не в моих силах.
Эти мысли промелькнули в моей голове в очередной раз, пока я слушал двух типов из городского управления народной милиции, что с утра прибыли на Набережную реки Фонтанки выселять меня и мой районный комитет РСДРП.
— И все-таки, господа, я не понял, на каком основании вы требуете, чтобы партийный клуб покинул данное здание?
— У нас приказ, подписанный начальником городской милиции…
— И какое отношение городская милиции имеет к этому зданию? У вас есть хоть какой-то документ, подтверждающий право собственности городской милиции на этот дворец, или, может быть, договор с собственником, по которому он передал вам это здание?
— Э-э-э… — мужчина, с виду чиновник, зачем-то переодетый в полувоенную форму синего цвета, с белой нарукавной повязкой на одной руке и золотистым угольником — на другой.
— Вы не подчиняетесь требованиям властей? — вкрадчиво интересуется второй милиционер, одетый точно также, только лицо у него сухое, костистое, а глаза злые — настоящая контра, видимо, бывший офицер.
— Законным подчиняюсь, незаконным нет. А чтобы не было вопросов о незаконности этого распоряжения… — я сую переданный мне приказ в стол: — Я его обжалую в суде. Не задерживаю вас, господа, вас повесткой вызовут…
— Да ты вообще кто такой? Ха…- не выдерживает офицер, наверное, контуженный, и лезет ко мне, через широкий стол, явно с недобрыми намерениями, но на нем виснет «чиновник», а из-под стола возникает оскаленная морда Трефа.
Я сидел за столом и, с любопытством смотрел, как бьется в руках «чиновника» «офицер». Рукопашной схватки с «контуженным» милиционером я не боялся — пока сильных рукопашников в России не было, а против пистолета у меня был Треф, который после того как пьяные солдаты напали на него и его хозяина, люто ненавидел направленное в его сторону оружие.
На шум, в кабинет ворвались мои заместители, а незваные гости поспешили покинуть помещение, пообещав скорую встречу.
— Что случилось, Петр Степанович?
— Да, милиция приказала в двадцать четыре часа выметаться отсюда…
— И куда мы поедем? Мы же не успеем все вывезти?
— Ну вот и я тоже самое подумал и поэтому отказался съезжать. Велел им для предметного разговора документы на недвижимое имущество принести. Так, господа, не расходимся, рассаживаетесь. Раз собрались, хочу коротенькое совещание провести. Итак, у меня сегодня три вопроса — первое, мне нужны несколько железнодорожных вагонов. Второе — мне нужен аэроплан, возможно бу, и третье — кто что-то знает о бомбометах. Если никто лично не разбирается в поставленных вопросах, прошу поискать людей — специалистов в этих вопросах.
— Запросы у вас, господин капитан. А зачем нам аэроплан и вагоны?
— То есть относительно бомбометов вопросов ни у кого нет. Это радует. — я преувеличенно-радостно потер руки: — а вагоны и аэроплан нам нужны исключительно для агитации и пропаганды нашей партии.
Июнь 1917 года.
— Вы, уважаемый Соломон Ааронович, скажите, как на духу — какими вы видите политические перспективы нашей страны? — я отпил глоток холодного пива из высокого бокала и откинулся на гнутую спинку стула, ожидая ответа собеседника.
Да, вот такого мне пилота нашли мои товарищи — соответствующей национальности. Господин прапорщик Соломон Ааронович Кац, только прапорщик пехоты. Господин Кац еще до войны закончил в Гатчине частную воздухоплавательную школу «Гамаюн» и получил свидетельство пилота, только с началом мировой войны добровольца Каца в авиацию, несмотря на дикую нехватку летного состава, призвать отказались, по причине ареста в девятьсот седьмом году за революционную пропаганду. В результате чего Кац обиделся и решил не служить, но царские военкомы отловили его ровно через год, и по причине наличия у еврейского мальчика среднего образования отправили его в школу прапорщиков. В шестнадцатом году Соломон Ааронович успел поучаствовать в Брусиловском прорыве, получил несколько шариков шрапнели, которые лишили его одного уха и двух пальцев и длинного
