– Ну тут не все так однозначно, – замялся иезуит. – Но совершенно точно известно, что согласие князя на то, что его сын будет великим князем Литовским, сделано по совету этого врача, и кроме того, он был причиной опалы, по крайней мере, двух старинных боярских родов, на один из которых мы возлагали большие надежды. Еще этот врач завел приятельские отношения с протестантами, которые также стремятся распространить свое еретическое толкование божьего закона, где бы они ни появились. И насколько мне известно, конечно, это очень сомнительно, но Иоанн якобы опять же по настоянию этого лекаря собирается в Москве построить свой университет. Где, конечно, самым большим будет богословский факультет. Сами понимаете, чем это нам грозит. Если сейчас их необразованные монахи никогда не вступают с нами в теологические споры и всеми путями уклоняются от этого, то вскоре наше преимущество может испариться.
Генерал ордена замолчал, и в разговор вступил Радзивилл:
– Ваше святейшество, признаюсь вам, я не знал того, о чем только что сообщил генерал, и сейчас остаюсь в недоумении: почему этот человек до сих пор еще жив?
– А жив он потому, – медленно произнес иезуит, – что мы еще не имеем достаточных сведений о нем. Это очень любопытный человек, и я бы хотел, чтобы у нас была возможность поговорить с ним с глазу на глаз. Я бы попросил вас, епископ, пока не устраивать никаких неожиданностей, мне нужен этот лекарь живым, он подозрительно много знает, а откуда – не очень понятно. Наш человек в Англии сообщил, что и англичане очень бы хотели видеть у себя этого дворянина.
– Так он благородных кровей? – удивленно протянул Радзивилл.
– Совершенно верно, епископ, и, насколько я знаю, ничем не уступает древности вашего рода, – с ехидством ответил иезуит.
Папа, слушавший все это с выражением, которым смотрят на расшалившихся детей, слегка постучал пальцем по столу, и начавшаяся было перебранка прекратилась.
– Итак, я в общих чертах понял сложившуюся ситуацию, быстро мы ничего сделать не можем. Но надо подумать о возможности устроить волнения в Литве, в которых великий князь Иоанн Второй может погибнуть. Дискредитация же образа московского князя у нас идет уже давно, и, кстати, в этом нам помогает еретическая англиканская церковь. Вообще, вся благочестивая Европа в ужасе от московитского деспота, и его смерть обрадует многих. Поэтому я поручаю вам, генерал, продумать наши дальнейшие действия и возможность смерти царя дикарской Тартарии. Что же касается этого врача, то, будьте любезны, передайте мне все сведения о нем. Очень хотелось знать его возможности в лечении болезней, в частности, может, он что-либо знает о продлении жизни. И прошу не предпринимать пока никаких попыток к его устранению.
Я медленно выезжал из Кремля. Нынче у меня был странный день: еще вчера я праздновал рождение сына, а сегодня меня огорошил своим решением государь. О его поступке сегодня судачили все кому не лень. И уже подсчитывали, что получит мой сын в подарок на зубок от крестного, – никто про серебряную ложку не вспоминал, говорили о размере будущей вотчины. Когда ко мне подходили мои хорошие знакомые и начинали потихоньку поздравлять с царским благоволением, я только согласно кивал, осенял себя крестным знамением и говорил:
– Все в руках божьих, как будет, так и хорошо. – И думал: «Вот попал так попал».
Даже уйдя в приказ, не избавился от назойливых поздравителей. То один, то другой прорывались сквозь стрельцов и рассказывали, как они рады за меня и просто мечтали пригласить в гости.
Когда вышел из аптекарского приказа, Кошкаров, стоявший одиноко на крыльце, сразу мне сказал:
– Наслышан уже, наслышан, не может тебя государь по местничеству сразу через десяток родов переставить, а вот сына твоего, царского крестника, не в пример тебе ставить будут. Сделал подарок Иоанн Васильевич так сделал, добер был сегодня. А вот кого крестной будешь звать – не знаю, ежели государю не в нос будет, всякое может приключиться. Тут старуху не пригласишь. Надо девицу лепую да с косой длинной найти.
– А чего это с косой длинной? – удивленно спросил я.
– Хех, – прищурился Борис. – Лечишь государя уже не первый год, а какие ему девицы нравятся, не знаешь.
– Ладно, Борис. Время у меня еще есть, разберемся мы с девицей красной, а сейчас – вперед, в лекарскую школу.
В школе, как обычно, я словно отстранился от окружающего меня мира – здесь царили запахи больницы, знакомые мне большую часть жизни. Ученики пока еще сидели по разным аудиториям и вскоре должны были собраться для моей лекции. Большинство из них еще не овладели грамотой и сидели, просто слушая меня, лишь несколько грамотеев усердно строчили вслед за моими словами, разбрызгивая капли чернил во все стороны. В который раз я подумал, что надо поторопить Кузьму с перьями для письма. Последние у него уже получались неплохо, но все же бумагу еще царапали.
Я прошел в лабораторию – там, как обычно, священнодействовал Арент, а около него с высокомерным видом стоял Браге и что-то говорил командным голосом. Арент, увидев меня, плачущим тоном сказал:
– Сергий Аникитович, бога ради, не пускай ты сюда астронома! Он считает, что знает достаточно, чтобы давать мне советы, как делать лекарства. Я же ему не советую по поводу его планет – я ничего в этом деле не понимаю.
Действительно, последнее время Браге был частым гостем в нашей лаборатории. Строительство его жилья шло полным ходом, наблюдать за ним было кому. Поэтому астроном днем, собственно, ничем не был занят, что, видимо, изрядно его раздражало, вот он и нашел себе занятие – приходить сюда и изводить моего аптекаря разными придирками. Конечно, Арент звезд с неба не хватал, но был для этого времени изрядным фармацевтом, и ему не нравились высокомерные поучения датчанина. Но, в отличие от того, задирой он не был и молча сносил все поучения.
Я же сейчас был доволен появлением Браге: Арент мог, в отличие от Кошкарова, довольно точно переводить наш разговор, и можно было час времени, остающийся до лекции, уделить планам на будущее.
Арент, только что обрадовавшийся моему приходу, не смог скрыть недовольной гримасы, узнав, что ему надо быть толмачом.
«Вот разбаловал, – мелькнула самокритичная мысль в моей голове, – так, глядишь, скоро на голову сядут и будут погонять».
И вот уже час мы обсуждали перспективы будущего университета. Браге, узнав, что это не мое пустое желание, а царская воля, сразу исполнился энтузиазма – что ни говори, а стать ректором вновь созданного учебного заведения, пусть и в далекой Московии, было интригующей задачей. Мы с ним обсуждали эти проблемы, незаметно повышая голос, и вскоре почти кричали друг другу. Бледный испуганный Арент только успевал переводить наши слова. Но закончился разговор неожиданно. Браге, успокоившись, спросил:
