Оглянувшись, я увидел, вереницу саней, замыкавших нашу колонну. Интересно, как они смогут двигаться за нами в боевых условиях, когда придется продираться через заросли. Ну что же, поживем, увидим.
До начала погрузки еще оставалось время, и нам предстояло провести его с пользой. В тупичке на запасных путях стоял вагон-теплушка, который нам отдали для тренировок. Командир каждого взвода распределил места в вагоне среди своих подчиненных, и несколько раз отрепетировал посадку и выгрузку. Свободного пространства в теплушке так мало, что все бойцы одновременно не помещаются, поэтому крайне важно соблюдать порядок посадки.
Для меня такой вид транспорта был настоящей экзотикой, и пока бойцы прыгали туда-сюда, я с любопытством все рассматривал,. Привычные для нашего времени длинные четырехосные товарные вагоны появились только недавно, и еще были редкостью. Основным видом транспорта сейчас являлась двухосная теплушка, вместимостью на сорок человек. Концепция этого без сомнения, чуда техники, была придумана еще в Русско-Турецкую войну. Не знаю, кто изобретатель этой идеи, но она быстро распространилась по всем странам. С тех пор конструкция всех грузовых вагонов предусматривает быстрое переоборудование для перевозки людей: стенки и сдвижная дверь утепляются дополнительными щитами, грузовые люки заменяются окнами, приделываются нары, а посередине устанавливается жестяная печка.
Мне естественно, отдельного вагона не полагалось, но так как численность взводов не дотягивала до штатной, то я вместе с канцелярией втиснулся к свиридовскому взводу, нагло заняв лучшее место у окна. Мои гэбэшные сопровождающие были здесь же, кроме Ландышевой, которую пришлось отправить в пульмановский вагон, где вольготно разместился медвзвод. Находиться в маленькой теплушке среди толпы мужчин, где из так называемых удобств было только одно ведро в углу, ей было бы не очень удобно.
Отрепетировав заранее, мы смогли быстро разместить личный состав по вагонам, но сначала солдаты помогли с погрузкой нашего имущества. Грузовики, в которых оно хранилось, подъезжали задним ходом к высокой деревянной платформе, и бойцы вытаскивали из них многочисленные мешки, ящики с боеприпасами и консервами, тюки с сеном, и прочие очень нужные на войне припасы. На открытые платформы закатывали пушки и затаскивали сани. Лошадей заводили в стойла, размещенные в точно таких же вагонах, что и наш. Это напомнило мне песню бравого солдата Швейка про "сорок человеков или восемь лошадей". Действительно, одна лошадь занимало место пяти человек.
Вскоре все было загружено, и мы расселись по местам. В эшелоне, кроме нашего батальона еще было много вагонов, в которых переезжало какое-то подразделение. Кто были наши соседи, нам расспрашивать было запрещено, впрочем, как и им тоже. Все, что мы должны знать, это номер эшелона и временные номера, которые присвоили всем командирам. Если к примеру, на станции нас должны будут кормить, то никто не кричит, чтобы 179-й лыжбат выгружался. Сначала дежурный подбегает к комбатовскому вагону, и объявляет что тринадцатый должен явиться к первому. Иванов мчится к начальнику эшелона, узнает все у него, а потом уже объявляет нам, каким номерам вести свои роты в питательный пункт.
Обговорили также порядок выгрузки в случае бомбежки. По тревоге все бойцы выскакивают с оружием и боеприпасами, оставив личные вещи. Дневальные заливают огонь в печке, и от каждого взвода выделяют часовых, которые должны отгонять от состава местное население и тыловиков.
Не поняв последнее требование, я отвел комбата в сторонку, и стал у него выпытывать, на кой ляд кто-то должен лезть к эшелону, который бомбят. Помня, что я далек от реалей современной жизни, Иванов не стал сердиться на мою тупость и спокойно все объяснил. Когда в поезд попадают бомбы, то продукты, хранящиеся в вагонах, разлетаются, и служат желанной добычей для изголодавшегося населения. А если во время налета погибает лошадь, то ее буквально за минуту могут разделать так, что ни кусочка не останется. Потому то часовые и нужны.
Ждать отправления долго не пришлось. Вскоре шумный гам, царивший на станции, перекрыл зычный крик начальника эшелона. Хотя мегафона у него не было, и ему приходилось пользоваться рупором, но слышно его было прекрасно. - По вагонам.
И тут раздался такой громкий гудок, что я сразу же вскочил, и потянулся к оружию. Но увидев, что все сидят спокойно, быстро сообразил, что это был отнюдь не сигнал тревоги, а обыкновенный паровозный гудок. Здесь, в сорок первом, я его уже слышал, но только издалека.
Как только поезд тронулся, Свиридов, верный своим старшинским привычкам, занялся жизненно-важными вопросами. Он покопался в своих припасах, а потом громко спросил, обращаясь ко всем. - Сколько у нас запасов?
В ответ посыпались отчеты отделенных.
-- У меня пять
-- Девять
-- Четыре.
Моему ординарцу не надо было объяснять, о чем идет речь, и он с гордостью выкрикнул цифру восемь.
Эти сведения Свиридову пришлись по душе, и он начал что-то подсчитывать, рассуждая вслух - Так, это в НЗ, четверо у нас непьющих, спирт пока не трогаем. Ого, да мы богачи. Если выдавать как на фронте, по сто грамм, то там хватит надолго.
Так как бойцы вполне заслужили отдых, и срочных дел у них не было, то я дал добро на употребление драгоценных запасов по их прямому назначению. Сразу расслабившись, бойцы принялись напевать песни, или же захрапели, пользуясь представленной возможностью. Во всем батальоне сейчас только недавно сформированное отделение противотанкистов было занято делом, изучая свои новенькие ружья, сразу прозванные удочками. Но нашей роты это не касалось, и бойцы просто наслаждались жизнью. Конечно, мы ехали не в мягком вагоне, но все равно, это намного лучше, чем ползать по-пластунски по снегу и бегать на лыжах с полной выкладкой. Еда есть, в вагоне тепло, что еще надо для счастья. После того, как печку растопили, а щели в стенах забили ватой, надерганной из запасного ватника, здесь стало так жарко, что даже пришлось приоткрыть дверь.
Правда, на первой же остановке Михеев, который мысленно уже видел себя политруком роты, пытался помешать нашему законному отдыху, и провести очередное политзанятие. Но Свиридов, как старший по званию, сразу же отшил его, нагло заявив, что сейчас у них по плану вокал, и красноармейцы занимаются спевкой голосов.
Бойцы действительно в этот момент пели песню, которой их научил ротный, но она была отнюдь не из тех, что я надиктовывал Ландышевой для последующего исполнения на всесоюзном радио.
