— Это задушит нашу торговлю.
— Не задушит. Купцов будут пропускать, а вот большие военные отряды — нет.
— Цель?
— Не дать Кастилии выхода к морю. Пусть отвоевывает его у Гранадского халифата. Ты же сам этого хотел?
— Но есть еще Астурия и Галисия.
— Вот наша задача состоит в том, чтобы они вошли в Федерацию к нам, а не к Кастилии или Леону. И твоя свадьба будет не последним мероприятием в этой политике.
— Тебя точно надо почаще бить по голове свинцовыми шарами, — восхитился инфант. — А что будет с Арагоном?
— Граница по реке Эбро. Да и нет уже Арагона как такового. Есть объединенная с Кастилией Испания. Вот с ней граница по Эбро и перевалам наших гор. С южной стороны. До Португалии. Тут природа для нас постаралась: не так много перевалов, через которых можно провести армию.
— Но у Кастилии и Арагона останется выход к теплому морю на юге.
— Вот и пусть режутся там с берберийскими пиратами Магриба*. Турки перекрыли торговлю с Левантом*, значит, товары из Индии и Китая будут приходить в Европу либо через Варяжское море от Ганзы*, либо из-за Океана, когда найдут новые пути. Вот тебе, кстати, первый признак упадка средиземноморской торговли: венецианские евреи перебираются на жительство в Голландию. И не просто так, а со всеми капиталами. А они держали две трети торговли специями по Европе. Северный берег Пиренеев это морская торговля со всей Европой. И в перспективе со странами за океаном. А мы посередке. Зря, что ли Португалия из шоссов выпрыгивает — ищет морской путь в Индию. Ты был прав. Тут одно из двух: либо мы с тобой оседлаем эту торговлю, либо Кастилия, если захватит наши берега. Тогда лучшие в мире мореходы — баски и кантабры будут за мелкую монету носить кастильской короне золото.
— А шелк?
— Что шелк? Шелк можно разводить и у нас. В Андалузии мавры этим уже занимаются. Тот же Паук завел у себя тутовые рощи. На севере. Похоже, скоро и у него будет свой шелк. И не для роскоши нобилей, а для армии, чтобы она в походах не вшивела.
— И кто этим займется у нас? Сам знаешь, что лишних людей у нас нет. Да и лишнюю землю еще поискать.
— Женские монастыри, — усмехнулся я. — Апостол Павел завещал всем христианам: «Не трудящийся, да не ест». Вот пусть и выполняют заповеди господние. Дадим им на это монаршие привилегии за поставки части шелковой ткани в казну, а большую часть пусть сами продают. Покупатель обязательно найдется. И наши купцы на перепродаже свой серебряник заработают. И лишний раз аббатисы не будут стоять перед нами с протянутой рукой. Пусть лучше этими ручками сучат нити и ткут.
— Заодно выбьешь у своего дяди — примаса* буллу, что шелковую рясу могут носить только те аббатисы, что разводят тутовые рощи? — засмеялся Саншо. — Хитрый ты стал, раньше таким не был.
— Взрослею, — покачал я головой. — И как ты заметил, я все-таки Капетинг.
— Этого может быть мало, — подвел под нашей беседой инфант резюме.
— Мало, — согласился я, — но как говорят китайцы, которые стали первыми делать этот шелк: дорога в тысячу лиг начинается с первого шага. Есть еще рецепты, как делать наши отечественные благовония, которые будет иметь бешеный спрос. Купят задорого те же франки и дойчи, у которых никто не моется, а пахнуть они все хотят приятно и благородно.
— Но у нас нет, ни нарда, ни ладана, ни мускуса.
— Зато у нас есть розы, лаванда и жасмин, брат мой. И самый благодатный климат для их произрастания. И доить цветы мы можем каждый год не по одному разу.
— Вряд ли такие знания удастся долго держать в секрете. Расползутся.
— Конечно, расползутся, но мы с тобой с этого дела уже снимем сливки. И, кстати, земля для этого пойдет самая неудобная для землепашества — в предгорьях. Так что у нашего пахаря мы не отнимем ни пяди, в отличие от Англии где вилланов сгоняют с пахоты ради того чтобы их лорд мог пасти там своих овец и продавать шерсть в Голландию.
Тут мои клевреты привели замотанного в льняное полотно и отмытого до скрипа дю Валлона, и наши стратегические разработки были прерваны опасением нового аттракциона. Чтобы снова не собирать всех наших людей в кучу — пора было, судя по запаху срочно чистить трюм от навоза, мы выделили с барского стола поэту кубок анжуйского и отослали на нос барки сушиться. Поближе к кухонному очагу.
— А когда мы займемся с вами стихосложением? — только и спросил мессир Франсуа, перетаптываясь босыми ногами по палубе.
Он явно стеснялся своих волосатых голеней.
— После обеда. Самое время, переваривая пищу земную приобщиться к пище духовной, — ответил я ему, отсылая к Марте.
Когда поэт и сопровождающие его лица удалились на известное одному инфанту расстояние, он, проводив всех единственным, но не менее зорким глазом, заинтересованно спросил.
— Так с чего ты начнешь войну с Пауком?
Вот так вот. Как будто все уже решено. Чисто по человечески. Приезжаю домой и начинаю войну с сильнейшим королевством континента, об которое сам Карл Смелый Бургундский обломался. Вы на карту посмотрите: что там той Наварры по сравнению с Францией? Я уже не говорю вам за Беарн. Сколько людей у них там живет, и сколько в моем королевстве — прикиньте на минуточку мобилизационный ресурс. Так что не пойду я воевать с Людовиком номер одиннадцать сразу по возвращению домой. Никак… Разве что хорошо подготовившись. Но на ассиметричный ответ время нужно и деньги. Первое ограничено — через год-два меня отравить должны собственные бояре. Предопределение у меня такое. А как у меня со вторым — Бог ведает, а я пока нет.
— А ты мне поможешь? — спросил я Саншо.
— Конечно, помогу, ты еще сомневаешься? — кивнул инфант, подмигивая. — Я же твой зять!
— С размена земель, — ответил я с небольшой задержкой.
Пусть дон Саншо подозревает титаническую работу мысли под моими золотыми кудряшками. Нечего с ходу кидаться готовыми, давно продуманными рецептами. И так он постоянно повторяет, что мне полезно периодически по голове получать. Я все голову ломал, как это все «по благородному» провернуть, а Паук взял и сам подставился.
— Паук взял мои виконтства — пусть ими подавится, а я возьму его. И первым на очереди стоит кондадо* Коменж, которое так удачно расположилось между моими кондадо Фуа и Бигорра. Но сначала надо подготовить…
Но договорить не удалось, нас настигала какая-то подозрительная барка под парусом и бдительным сержантом была объявлена тревога по экипажу.
Преследовавший нас кораблик был богато украшен резьбой и позолотой. От солнца палубу укрывал двускатной крышей большой белый тент, с фигурными синими ламбрекенами по краям, расшитыми золотом. Кормовая надстройка возвышалась над тентом. Прямой парус плотного синего шелка украшали три большие золотые лилии треугольником книзу. Герб Иль-де-Франс.
