Ознакомительная версия.
— Среди нас в этом зале находится господин Оскар Ахметович Бегишев, президент компании «Аркос», стараниям которого мы в значительной степени обязаны тем, что собрались на борту этого чудесного теплохода.
Зашуршали вежливые аплодисменты людей, которые умеют принимать одолжения, не теряя чувства собственного достоинства.
Грузный Бегишев в модном обвисающем костюме лениво поднялся из первого ряда и развернулся боком к залу, не делая попытки поклониться либо как-то иначе выразить свое отношение к коллективной благодарности. Освещение в конференц-зале было хорошее; яркое низкое предвечернее солнце ударило Бегишева в щеку и зажгло на секунду кошачьим блеском его маленький, спрятанный в толстых веках глаз. Бегишев отмахнулся от луча, как от мухи. Потом медленно обвел взглядом зал, поворачивая голову, будто глаза у него не вращались, и сел на свое место.
— Сотрудники СП «Аркос», — завершил панегирик Костя, — находятся на борту среди нас. Они получили путевки от правления компании в знак признания их заслуг в строительстве свободной рыночной экономики в нашей стране.
На это объявление аплодисментов не последовало — вряд ли интеллигенция должна была радоваться такой щедрости фирмы.
«Конечно же, «Аркос» — это «Оскар». Поменяли буквы, и получился Аркос», — догадался Андрей. И понял, что забыл, как называется такая перестановка букв в слове.
— На борту с нами находится ансамбль «Райская птица» под управлением известной певицы и композитора Дилеммы Кофановой.
Не дождавшись аплодисментов от пожилых интеллигентов, которым имя Дилеммы, очевидно, ничего не говорило, Костя объявил первое заседание закрытым и назначил следующее на завтра, когда «Рубен Симонов» покинет польские воды и возьмет курс на Германию.
Ужинал Андрей в малом зале. Место ему занял Алеша. За столом, который, как почувствовал Андрей, будет отныне постоянным его местом, как возникает свое место в любом временном обиталище — доме отдыха, пароходе или пансионате, — помимо Андрея и Алеши сидели уже две дамы, похожие, несмотря на разницу в возрасте. Старшей было лет семьдесят. В ней была очевидна порода — во всем, от глуховатого низкого голоса до манеры прямо сидеть и держать руки над столом, как держат руки над клавиатурой профессиональные пианисты. Лицо старухи нельзя было назвать красивым, но оно было значительным и не лишенным привлекательности. Волосы разделены на прямой пробор и зачесаны назад. Цветом они напоминали серебряные бревна старых церквей. И никаких украшений — только небольшие бриллианты в мочках ушей. Платье темно-синее, с высоким воротником…
Какой старуха была сорок или пятьдесят лет назад, можно было увидеть, приглядевшись к ее спутнице. Спутницу старухи Андрей мысленно назвал внучкой. Это была женщина-катастрофа, женщина-ловушка для мужчины. Все в ее лице было резко и преувеличенно — крупноват нос и великоваты губы, восточные мужские глаза, даже уши, прикрытые, так же как у бабушки, забранными назад волосами, но не седыми, а темно-рыжими, дисгармонировали бы с шеей, если бы шея не оказалась длиннее, чем положено. Но все вместе — сочетание приемлемых, но не красивых черт — создавало образ именно той женщины, ради которой топятся, бросаются с египетской пирамиды, пишут письмо всю ночь перед дуэлью и с которой можно утешиться, лишь увидев ее у алтаря в деревенской церкви — и непонятно, ты ли ее украл, или она тебя похитила на тройке вороных.
Алеша уже успел представиться дамам, узнать, как их зовут и даже сообщить, что Андрей — известный и даже знаменитый археолог и писатель, отчего он был встречен доброжелательно и мило, как встречают на дачной террасе пришедшего к самовару доброго и желанного гостя. Старуху звали Анастасией Николаевной, а ее внучку (впрочем, пока было неясно, внучка ли она) — Татьяной.
Они принялись за салат, когда в зал ресторана вошла вся компания Оскара Бегишева.
Сам он шествовал первым. В предвкушении ужина Бегишев непроизвольно облизывал губы острым кончиком языка, и казалось, словно какое-то шустрое красное насекомое выскакивало из щели рта, обегало губы и пряталось вновь.
За Бегишевым, отстав на шаг, шагала коренастая женщина под высокой золотой прической, третьим семенил Иванов-Фрей, без кепки, но в темных очках, словно певец, опасающийся поклонниц.
Замыкал шествие квадратный шкаф Алик, сходство которого с быком подчеркивалось тем, как сурово и ритмично он перемалывал челюстями жвачку.
В деловитом вторжении этой группы заключался контраст с общим расслабленным настроением пассажиров — все обернулись, глядя на них. Те прошли, не глядя по сторонам, словно боялись сбиться с шага.
Фрей сел так, что оказался лицом к лицу с Андреем. Увидел его и коротко ответил на приветствие Андрея — тот непроизвольно наклонил голову. Дрогнул затылок Бегишева — он наклонился к Фрею, спрашивая его, верно, о том, с кем тот общается. Иванов зашевелил губами — лицо чуть скривилось, он оправдывался.
И тут же все спутники Иванова обернулись к Андрею и поглядели на него строго и даже враждебно.
Лицо Андрея непроизвольно изобразило улыбку — так улыбается заяц, когда на него смотрят любопытные волки.
Лица отвернулись — снова были видны затылок и два профиля. И лишь один фас — Ленина.
Черные очки Ленин положил на стол рядом с собой — они, видно, мешали ему рассматривать пищу.
Андрей спросил Алешу, сидевшего рядом:
— Кого тебе напоминает вон тот товарищ?
— Черт возьми, и на самом деле знакомое лицо. Подскажи, не томи. Такое впечатление, что я его уже встречал.
— А если выйти за пределы разумного?
— Ты имеешь в виду Наполеона? Вечного жида?
— Теплее!
— Постой, постой, как сказал старый еврей, встретив в Одессе Иисуса Христа: «Не будет ли молодой человек так любезен расставить ручки?»
— Совсем тепло.
— Неужели это товарищ Ленин, который сбрил бороденку? — вдруг спросила Татьяна.
— Спасибо, вы меня выручили.
— Ты с ним знаком? — спросил Алеша.
— Меня он заинтриговал, — ответил Андрей.
— А по-моему, весьма неприятная компания, — заметила Анастасия Николаевна и этим как бы приказала остальным выкинуть Бегишева и его спутников из головы и отдать должное салату из крабов.
Андрей не хотел, да и не мог рассказать Алеше о своих подозрениях. Впрочем, трезвый умом Гаврилин и не поверил бы Берестову.
Андрей знал, что Фрей поглядывает на него, он чувствовал этот взгляд и надеялся, что Иванов сам приблизится к нему — менее всего Андрей хотел бы показаться навязчивым и вызвать подозрения.
Ознакомительная версия.
