А вакуум-энергетикам, между прочим, только дай волю — всю ихнюю утопию по миру пустят. В лучшем случае… Ну, ничего, они ещё спохватятся. Надеюсь, не при мне.
Не дома я здесь. Ох, не дома! Да ещё эти эллинские привычки, отстоявшиеся за сорок лет… Врут они, всё-таки, что не сорок, а только двенадцать плюс или минус полгода. Для Наденьки — да, может быть, и двенадцать. Значит, теперь ей тридцать, она и выглядит ровно на тридцать. Ну, Командор всегда был человеком без возраста — он и сейчас такой. А мне шестьдесят, а не тридцать два — и выгляжу я на шестьдесят, что бы они там ни говорили. Уж глазам-то своим я верю. И нечего мне про выпадение памяти, понимаешь. Что, я своего Томска не помню? По заповеднику не бродил? Да я там каждый уголок…
Дима глянул вперед, на заповедник старого Томска, и сейчас же отвел глаза вправо, на север. На севере было привычнее. Знакомо и мило — если не очень всматриваться. Пять (пятую могли вырастить за ихние двенадцать лет) жилых башен Томска-промышленного и разбросанные по горизонту, в основном теснящиеся к Томи, одиночные шпили Томска-аграрного. Разноцветные шестиугольники полей и весело нарушающие эту пчелиную геометрию пятна заповедной тайги.
На юг лучше вообще не смотреть: там сейчас то же самое, что и на севере. А было — не то же самое, и за двенадцать лет добиться таких перемен никак невозможно… Больше всего жалко железную дорогу. Ветка «Тайга-Томск», видите ли, не самая показательная. «Стрежевой-Нижневартовск», понимаете ли, представляет гораздо больший исторический интерес. Какой идиот принимал это решение, если «деспотии большинства» у них нет? Кто успел, тот съел — вот и вся ваша акратия. Утописты. Такая дорога была. Лучший транспортный музей Сибири. Купцами строенная, чуть ли не в девятнадцатом веке… Или, всё-таки, в двадцатом? В общем, на заре эпохи абсолютизма. И если бы только дорога. Срыть Синий Утес — это ж додуматься надо. «Аппаратные дачи»! Ну и что? Тоже ведь история, хоть и не нравится…
Не буду смотреть на юг, и так всё ясно. Не дома я здесь. А посмотрю я всё-таки… Нет, на заповедник я тоже смотреть не буду. Отсюда — не буду. Вот сбегу сегодня или завтра — и поброжу. По тем местам, откуда не видать этого уродства на набережной, «Пантеона Власти» этого, Аргус бы вас драл, акратов… По Фрунзе пройдусь, потом по Советской. В костел загляну. А вот на Воскресенскую горку забираться не стану: с неё тоже Пантеон виден. Так, помашу снизу православному боженьке, передам ему привет от коллег с Олимпа и — мимо, к Белому озеру, к телецентру, направо, через мостик, до Комсомольского проспекта, сяду на древний двухрельсовый электрокар (если они его сохранили) и в «Париж». А на Каштак не поеду, и на Южную тоже не поеду — социалистический урбанизм, ну его…
— Любуетесь?
Дима нехотя обернулся и сполз с парапета. Это был сосед, один из хозяев Машки. Бодренький низенький старичок, затянутый в серое и строгое, с пухлым портфелем под мышкой и с таким же животиком. Работал он председателем городского бюро, а звали его кто как. Кто Геннадием Агрегатовичем, кто Агнессием Аккуратовичем — он никогда не обижался, но обязательно поправлял. Хотя настоящее имя его было, конечно же, ненастоящим — как и почти всё в нем.
— Любуюсь, — Дима улыбнулся и ткнул пальцем в животик, который тут же с громким хлопком опал и съежился. — Олицетворение дутого авторитета?
— Именно! — обрадовался сосед, сунул руку в карман, где носил баллончик с жидким азотом, и авторитет, натужно шипя, восстановился. — А что же вы Машку не шуганули? Опять молоко горчить будет.
— Шугал, — вздохнул Дима. — Так ведь это ж коза! Никакого почтения к вышестоящим формам жизни.
— Биологические аналогии опасны! — нравоучительно заявил старичок.
— «Исторические аналогии опасны», — поправил Дима. — Ницше, кажется? Или Сталин?
— И тот, и другой, — охотно уточнил старичок. — Но первый высказал это в философском трактате, а второй — по слухам — в приватной беседе, когда его сравнили с Наполеоном. Вы, Дима, очень хорошо знаете историю Власти.
— Просто мы с вами уже говорили об этом изречении, Герасим Панкратович, — напомнил Дима.
— Геноссе Аппаратович, с вашего позволения. — Старичок слегка поклонился. — Геноссе Аппаратович Тоталько… Сегодня в Пантеоне выборы. Среднеё здание, Музей Политического Руководства. Вы придете?
— А что там будут выбирать?
— Меня. На новый срок. В пяти близлежащих магазинах будет организована раздача мужских подтяжек.
— Почему подтяжек? — не понял Дима.
— По талонам. Вместе с избирательным бюллетенем вы получите талон на мужские подтяжки.
— А что это такое?
— Это такие эластичные ленты с зажимами — цепляете их за штаны и перебрасываете через плечо. Очень забавно.
— А зачем?
— Чтобы привлечь избирателей. Это политическая борьба, как вы не понимаете?
— Кого с кем борьба?
— Не кого с кем, а во имя чего. Во имя моего избрания.
— Да, в этом вопросе я слабоват, — признался Дима. — Но почему именно подтяжки?
— А вы можете предложить что-нибудь другое? Так предлагайте, да побыстрее — ведь нужно успеть растиражировать талоны! Кстати, если вы пойдете на выборы, не забудьте: бюллетень надо опустить в урну — вам покажут, что это такое, — а талон отнести в магазин. Не перепутаете?
— А если перепутаю?
— Не беда. Талон вместо бюллетеня будет считаться голосом против меня, ибо голосование в этом случае сопровождается демонстративным отказом от дефицита.
— То есть, вас могут и не избрать на новый срок?
— Ничего подобного! Неужели вы думаете, что все жители Томска придут на выборы? От силы человек тридцать, я это уже просчитывал. Плюс аппарат, но он…
— Аппарат — это ваш папа?
— А?.. Д-да, в каком-то смысле… Аппарат — это ещё сто сорок семь человек. Но аппарат ничего не перепутает, он проинструктирован. А число неявившихся избирателей автоматически отождествляется с числом голосов «за». Таким образом, я буду избран абсолютным и подавляющим большинством.
— Странная система, — сказал Дима. — По-моему, вы там ерундой занимаетесь, в Пантеоне.
— Именно! — опять обрадовался председатель. — Замечательно, что вы сами сделали этот вывод — даже не побывав на выборах, чем я особенно восхищен! У вас, Дима, аналитический склад ума — вы умеете абстрагировать и обобщать. Из одного-единственного примера моей деятельности вы интуитивно верно индуцировали общее правило: власти предержащие всегда занимаются ерундой! И это обнадеживает — я имею в виду ваши способности. С удовлетворением убеждаюсь, что опасения Надежды Мироновны весьма преувеличены: вы успешно боретесь со своей амнезией и не сегодня-завтра сделаете новый, решающий шаг на пути к восстановлению акратического мировоззрения. Но — не буду вас торопить и тем более не буду вам подсказывать готовых формулировок, ибо только собственные открытия запоминаются на всю жизнь… Желаю вам неуклонного роста ускорения темпов развития ваших ещё более лучших успехов! — выпалив на едином дыхании эту замысловатую фразу, старичок взмахнул портфелем, разбежался и сиганул через парапет.
