Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь

— Тогда он точно отсюда направится прямиком к аватарам, — безапелляционным тоном заявил Марсий. — Пусть мне затем отрубят голову, но, умирая, я буду знать, что избавил двух дорогих мне женщин от этого мерзавца.

— Напрасно, мой бог. Я не хочу из-за него терять тебя. Сейчас я к нему выйду.

Вдруг шаловливая мысль посетила мозг и развеселила ее. София спросила у майордома, готов ли бассейн. Тот отвечал, что да, готов, и не могло быть иначе, поскольку молодая хозяйка начинала каждый свой день с приема горячей ароматической ванны. София взяла два сосуда с благовониями, сбросила халат, а затем приказала майордому пять минут спустя просить сенатора в зал бассейна.

— Что ты задумала? — с неудовольствием спросил Марсий Милиссин.

— Не хочу позволять дяде отнимать у меня время.

В глазах любовника заплясали дьявольские огоньки. Он вскочил с постели и миг спустя преградил дорогу Софии.

— Скорее солнце угаснет, чем я позволю ему насладиться твоим волшебным телом!

— Ну что ты, мой бог, — со смехом молвила княгиня, — это волшебное тело не доставит ему ни секунды наслаждения — одну лишь пытку! А впрочем, ты сможешь сам все увидеть и услышать.

— Я?!

— Да. Посмотри сюда. Эта плитка снимается. Вот так. Видишь бассейн? Я буду там.

— Проклятие! И ты хочешь, чтобы я подглядывал?

— Это доставит мне наслаждение, Марс. Ради всех богов, сиди тихо! Если дядя узнает, что ты у меня… Ох, даже не хочу думать, что тогда случится!

Оставив недоумевающего ревнивца наедине с его противоречивыми мыслями, София Юстина вышла в другую дверь и направилась к бассейну. Там она вылила в воду содержимое обоих сосудов и улыбнулась в предвкушении своего триумфа. Слабый, но терпкий запах ароматической настойки из цветка букетной орхидеи поднялся над водой; она знала, что дядя, подобно пчелам, собирающим нектар, хмелеет от этого запаха и наверняка скажет нечто такое, о чем в обычной обстановке не сказал бы ни слова. Грациозно изогнувшись, — о, как приятно было сознавать, что страстный Марсий видит тебя в эту минуту! — она нырнула в горячую воду и испытала блаженство. Затем она вынырнула, расслабила мышцы, но навострила чувства и ум — и стала ждать.

Вот послышался звук открывающейся двери, и голос майордома возгласил:

— Его светлость князь Корнелий Марцеллин, сенатор Империи!

София мгновенно ушла под воду. Там у нее мелькнула честолюбивая мысль, что обращение "светлость" звучит получше обращения "сиятельство", а значит, нужно принудить отца уступить ей место Юстинов в Сенате, дающее право называться "светлостью". Потом она вспомнила, что двадцатисемилетняя красавица не лучшим образом будет смотреться в окружении завистливых сенаторов-геронтократов и вернулась к выводу, что "сиятельством" тоже быть неплохо, особенно в роли первого министра Аморийской империи, каковую роль она и получит по достижении тридцатилетнего возраста, если обыграет дядю в этой и последующих партиях.

Из-под воды она услышала гневные раскаты дядиного голоса и неуверенный писк своего майордома. Помедлив немного, она высунула голову из воды. Впечатление, произведенное ею на дядю, оказалось выше ее собственных ожиданий: похоже, он ожидал увидеть все, что угодно, только не это. Она рассмеялась и небрежным движением кисти руки отправила майордома. Взирая на дядю смеющимся победительным взглядом, она великодушно позволяла ему начать партию: в любом случае фигуры уже расставила она.

Тридцатидевятилетний князь Корнелий Марцеллин выглядел великолепно в калазирисе жемчужно-розового цвета, безукоризненно сидящем на его подтянутой сухощавой фигуре, и остроносых туфлях из мягкой кожи эмпуса. На груди калазирис пересекала широкая муаровая лента с закрепленным на ней символом сенаторского достоинства — большой звездой о двенадцати лучах. Поскольку князю Корнелию покровительствовал аватар Грифон, сенаторская звезда была гранена из розового топаза и оправлена в золото. Княжеская диадема, покоившаяся на его голове, также была украшена розовыми самоцветами и кораллами.

Короткая клиновидная бородка оказалась, как всегда, аккуратно подстриженной. Тонкие щегольские усики выглядели продолжением столь же тонких, но изящно искривленных, губ. София знала, что дяде приходится подкрашивать свою седеющие волосы, дабы придать им благородный вороной цвет. Главной достопримечательностью дядиного лица был нос, но не римский и не греческий, а похожий на клюв птицы ибис, такой же изогнутый дугой, закругленный, каким изображали нос своего ибисоголового бога Тота древние египтяне. Облик Корнелия Марцеллина удачно дополняли чуть раскосые узкие глаза сероватого отлива, в которых обычно присутствовало насмешливо-покровительственное выражение; наивен был всякий, кто надеялся по этим глазам прочитать владеющие их обладателем чувства — эти чувства следовало изучать по губам.

Пока мы рисовали для читателя беглый очерк наружности нашего демонического героя, князь Корнелий Марцеллин успел оправиться от неожиданности и сделать первый ход, который ждала от него княгиня София Юстина. Он всплеснул руками и воскликнул, с порицанием в голосе:

— Не могу поверить своим глазам! Моя дражайшая племянница принимает ванну в тот момент, когда…

Он запнулся, точно подыскивая необыкновенные слова, способные в полной мере отразить грандиозность творящихся в мире событий.

— Дражайший дядя, — с достоинством ответила София, — как вам известно, я принимаю ванну всякий день, дабы сохранить привлекательность моего тела, которым вы не устаете восхищаться.

Это было началом традиционного, однако неизменно эффективного дебюта; в подтверждении своих слов княгиня извлекла из-под воды точеную руку и сделала ею изящное поглаживающее движение по плечу.

Князь предпочел уклониться от известной дебютной схемы.

— Моя дорогая, я сильно опасаюсь, что ваше божественное личико не избежит крохотной морщинки, когда вы узнаете печальную новость, приведшую меня сюда в это раннее утро.

"Так и есть, — подумала София, — он еще немного помучит меня, а потом сообщит какую-нибудь гадость. Что же случилось? Умер император?! Нет, тогда бы дядя не стал елейничать. Умер отец? Тоже навряд ли: дядя не осмелился бы по такому поводу тревожить меня. Нет, никто не умер… Наверное, что-то нехорошее случилось с моими варварами, и он пришел позлорадствовать".

— Вы пугаете меня, дядюшка. Как можно говорить молодой женщине, что у нее будут морщины? На вашем месте я бы скрыла правду, дабы прежде времени не травмировать свою любимую племянницу.

"Если попросить его сокрыть правду, тогда он захочет сказать ее скорее", — подумала она.