Игорь Забелин - Записки хроноскописта

Басов слушал нас все так же молча и все так же глядя себе под ноги.

— И «за так» сделаем, — сказал он и впервые посмотрел на меня. Я увидел под пышным чубом два синих любопытных глаза…

В городском архиве, к счастью, сохранился план перестройки монастыря, произведенной в дни молодости Плахина, и уже через несколько дней каменщики во главе с Басовым расчистили ход, ведущий в подземную галерею. (Березкин, которому я послал телеграмму, к тому времени тоже прибыл в Белозерск.)

Всякого рода подземные ходы всегда окружены ореолом таинственности, но я не стану описывать открытую галерею, чтобы не отвлекаться от главного. Отмечу лишь, что Басов и его товарищи были очень удивлены характером каменной кладки и в один голос утверждали, что она древняя…

— Верно, прочность-то какая! — поддержал их Плахин. Он нервничал и все потирал свои длинные морщинистые руки.

Как некогда послушники, мы остановились перед дверью, «не нами запертой». Увы, даже слесарь ничего не смог сделать: замок не поддавался; дверь, должно быть, заклинило осевшим потолком. В конце концов пришлось прибегнуть к автогену.

Автогенщики еще не закончили работу, когда все поняли, что за тяжелой металлической дверью находится… каменная стена. Неожиданное открытие настолько поразило нас, что мы долго стояли у вырезанного овала, не зная, что предпринять

Выручил нас Басов. Он внимательно осмотрел скрытую за дверью стену, поковырял ее твердым ногтем, а потом решительно заявил:

— Не строительная кладка. Стены-то иначе сложены…

— Замуровано что-нибудь, — заметно волнуясь, шепнул Плахин. — Уж не казна ли княжья?..

— Упаси боже, на что нам казна? — сказал Лука Матвеевич.

— А музей!

— Похоже, замуровано, — согласился Басов; он постучал по стене, прислушался и добавил:-Кажись, пустота. Опять придется рукава засучить.

Когда каменщики наконец разобрали часть стены, достаточную, чтобы заглянуть в отверстие, я направил в него луч света, и он тотчас уперся в следующую каменную стену: от двери до нее было не более двух с половиною метров.

— Что там? Что? — нетерпеливо спрашивал Плахин.

— Ничего нету. Пусто, — ответил я, обшарив лучом всю камеру.

Но когда луч света вновь застыл на противоположной стене, в центре светового круга мы увидели тонкое, изъеденное временем и ржавчиной железное кольцо, вкрученное в паз между камнями; на кольце висела цепь, настолько источенная, что казалась ажурной. На полу, у стены, была сделана невысокая каменная лежанка; капли воды, падавшие с потолка, выбили в ней углубления.

— Темница, — сказал за моей спиной Лука Матвеевич. — Подземная темница. Но почему ее замуровали?

Басов заявил, что его бригада не уйдет (а был поздний вечер), пока не разберет кладку так, чтобы в камеру можно было войти. Единственное, о чем я попросил каменщиков, — это не входить в камеру, чтобы все сохранить в ней для хроноскопии в неприкосновенности. Сделал я это на всякий случай, так как у нас по-прежнему не было никаких доказательств, что темница имеет хоть отдаленное отношение к судьбе Владислава и Пересвета…

Должен признаться, что вид замурованной камеры произвел на меня большое впечатление. Я вспоминал, как в детстве, совсем еще мальчишкой, стоял перед такими же мрачными камерами в подземных галереях Киево-Печорской лавры, мучительно стараясь представить себе, кого приковывали в них к стенам добросердечные божьи слуги и была ли у пленников хоть малейшая надежда вырваться на свободу… Надо ли говорить, что Лука Матвеевич и Плахин тоже были возбуждены. Особенно Плахин, конечно. Длинное лицо его прямо-таки излучало сияние.

— Не нам отпирать! — все повторял он. — Ишь ты! Сидели бы по сию пору в пещерах… Для того и дана людям жизнь, чтоб отпирать!.. А как же?.. Полвека ждал своего часу и дождался! Праздник сегодня, Лука Матвеевич…

— Твой праздник, — соглашался Лука Матвеевич. — Мой не наступил еще.

Березкин-тот сохранял полное спокойствие, и постороннему человеку трудно было бы определять его настроение. Но я-то знал: раз он не вспоминает о своих математических выкладках, значит, не жалеет о приезде в Белозерск.

Но чувства чувствами, а более или менее определенно мы знали в тот вечер лишь следующее: белозерский князь Константин Иванович задержал и запрятал в темницу двух братьев-Владислава и Пересвета, потребовав от них исполнения своей воли;

Владислав Умелец выполнил княжье требование и создал гигантскую катапульту; у кремлевской стены найдены остатки катапульты, до размерам совпадающей с описанной в летописи; под монастырской стеной, возведенной, как утверждал Плахин, на месте бывшего княжеского двора, обнаружена темница; кем-то и почему-то темница эта была замурована.

С немалой долей вероятия мы могли допустить, что найденная катапульта была сделана самим Владиславом Умельцем.

Но мы совершенно не знали: в ту ли темницу, которую мы обнаружили, заточил князь Владислава и Пересвета; вышел ли когда-нибудь Пересвет из темницы или не вышел; наконец, как сложилась судьба Владислава после того, так он создал катапульту и был обласкан князем.

Лука Матвеевич по-прежнему верил, что Пересвет создал «Слово» и князь выпустил его на свободу, а мне почему-то казалось теперь, что Пересвет так и остался в темнице на всю жизнь или, точнее, до конца дней своих, потому что замурованный вход в темницу наводил на невеселые раз-мышления… И очень хотелось узнать мне, как повел себя обласканный князем Владислав, брат Пересвета…

в которой мы приступаем к хроноскопии подземной темницы, обнаруживаем следы пребывания в ней Владислава Умельца или Пересвета, а также сталкиваемся с загадкой «третьего»

Басов, выбив энергичную дробь на ставнях Луки Матвеевича, с улицы прокричал нам, что каменщики свое дело сделали.

Через несколько секунд стук раздался уже в дверь. — Вы посмотрели бы, — живее, чем обычно, и не пряча любопытных глаз, сказал нам Басов. — Может, мы не так чего… Старались уж очень ребята. Проходик узенький сделали-только чтобы пролезть.

— Грех не поглядеть, — поддержал Басова Лука Матвеевич, а Плахин просто встал и двинулся к двери.

Мы-то с Березкиным знали, что хроноскопия-дело не быстрое, но столько столетий минуло с тех пор, как замуровали темницу, что теперь впору было экономить на минутах.

Итак, среди ночи мы вновь отправились в подземелье. Березкин пошел к хроноскопу, а я сразу же спустился в темницу и попросил, чтобы меня на некоторое время оставили в ней одного.

Фонарь отлично освещал всю камеру, и можно было тщательно осмотреть ее. Прежде всего мне хотелось удостовериться, что некогда здесь сидели в заточении действительно два человека. Я уже упомянул о кольце с источенной ажурной цепью. Теперь нужно было найти следы второго, очевидно вырванного из стены кольца, и я быстро нашел их.

Впрочем, на этом ход моих раздумий нарушился: на стене камеры отчетливо виднелись следы не одного, а двух вырванных колец… Значит, кроме братьев, еще кто-то был заточен в подземелье? Или третье кольцо было вбито позднее? Или вообще Владислав и Пересвет никогда не сидели в этой камере?

На последний вопрос мы получили ответ с легкостью, непривычной для нас, уже опытных хроноскопистов. У стены, на плоском камне, мне удалось разглядеть непонятный рисунок, сделанный каким-то острым и твердым предметом. Когда летчик перегнал вертолет к монастырской стене и Березкин спустился ко мне, я попросил его начать хроноскопию с этого рисунка.

Березкин спроецировал его на экран, и мы тотчас определили, что рисунок-это монограмма, выписанная старой славянской вязью. Для чтения вязи требуются особые навыки, и даже наши старички поначалу растерялись. Но хроноскоп, выполняя задание, истолковал монограмму, и на экране обозначились две написанные слитно буквы- П и В.

— Покой и веди! — в один голос вскричали краеведы, по-старому называя эти буквы.

А Лука Матвеевич, осипший от волнения, пояснил:

— Пересвет и Владислав…

Совпадение начальных букв было столь очевидным, что все сразу же согласились с Лукою Матвеевичем: да, мы нашли камеру, в которой действительно сидели некогда два брата.

Но кто же был третьим?

И старики краеведы, и ребята-каменщики возбужденно шумели перед экраном хроноскопа, и мы с Березкиным знали, что именно сейчас требуются предельная сосредоточенность, внимательность и осторожность в проведении хроноскопии.

— Вот что, пойдем-ка и вместе осмотрим камеру, — предложил Березкин.

В камере было тесно, и я остался у входа, а Березкин еще раз ощупал пол, стены, мокрую каменную лежанку и очень обрадовался, когда ему удалось набрать горсть какой-то сырой мягкой трухи.