убедился, что Сталин ненавистен не только мне. Даже в его обожаемой новой партийной бюрократии растет оппозиция. Он слишком кровожаден! Это пугает многих. Кровожаден! Он еще децимацию не применял. А я применял! Сталин, да, крови не боится. Мы, старые революционеры крови не боимся вообще! Сколько ее было пролито во имя правого дела! А они — боятся. До дрожжи! Боятся потерять тёплые места, боятся потерять привилегии, власть, всё, и даже жизни! Он слишком дорожат своими шкурами, а я ведь предсказывал это! Он создает новую партийную аристократию, касту неприкосновенных, как только они почувствуют силу — они вцепятся в вожака стаи и разорвут его!
— Ты уверен, что это реально, что это не миф, не ловушка… Вспомни, как вытащили в СССР Бориса Савенкова?
— Ну, я не Борис. И меня никто не приглашает возглавить восстание против Сталина на месте! Нет, и вообще это пока что наведение мостов, прощупывание… Ты знаешь, что сегодня мне показывал Кольцов?
Наталья молча пожала плечами, откуда ей было знать.
— Он мне показывал статью, в которой меня ругает, хорошо ругает, крепко, я даже обиделся и хотел ее чуть-чуть поправить. А он говорит: «Лев Давыдович, тут ничего править нельзя». Я даже опешил. А он объяснил почему. Возьмите первые буквы каждого пятого слова статьи. И знаешь, что получилось? «ЭТО КЛЕВЕТА И ЛЖИВАЯ СТАЛИНСКАЯ ПРОПАГАНДА». Как тебе? Какой молодец…
— Да, выдумщик…
— Оппозиционеры хотят его выдвинуть главредом «Правды», место освободилось, Мехлиса назначили наркомом госконтроля. Это было бы очень кстати. Он принёс мне три статьи про Сталина, очень интересные статьи. Их планируют запустить в газете, если удастся продавить созыв внеочередного съезда. На этом съезде и рассчитывают заменить Сталина на более управляемую фигуру, отодвинуть его на вторые роли. Статьи против этого грузинчика очень хлёсткие. И верно угаданы его диктаторские замашки. Сам бы под ними подписался. Вот их я вчера и правил. Кстати, как твоя поездка в город?
— Всё хорошо, я забрала корреспонденцию у Макса. Он пообещал твое письмо передать Отто в самом срочном порядке.
— Да, этот скромный финн очень полезен. Ему удалось пережить сталинскую чистку, Куусинен [2] умеет проскользнуть между капель дождя. У меня была даже мысль через него присмотреться к этим новым оппозиционерам, но… пока что не буду. Побережём его. Слишком ценный актив.
— Лёва, ты всегда был осторожен, очень осторожен, поэтому и жив.
— Ну, мне приходилось рисковать, и не раз! — в словах Троцкого прозвучали нотки гнева…
— Конечно, ты не мог не рисковать, когда это было необходимо. Ты избегал неоправданного риска. — быстро выкрутилась супруга. Она знала, как болезненно Лев воспринимает намеки на трусость. Хотя ему приходилось не раз на своём жизненном пути сдавать какие-то позиции, он всегда предпочитал называть это не трусостью и отступлением, а всего лишь политическими маневрами.
— Может быть, пойдем домой?
— Конечно, сейчас поднимется ветер, не люблю… Идём же…
И они направились по тропинке наверх, в его дом, стоящий на вершине небольшого холма.
* * *
Три дня в клетке со Львом.
Газета «Правда», 6 апреля 1932 года
Я приехал в Константинополь 26 марта этого года с целью встретиться с человеком-легендой, которого многие всё ещё называют Львом Революции. Я ехал не просто так, я вёз ему письмо от нашего Политбюро, в котором Троцкому предлагали разоружиться перед партией, признать свои ошибки и вернуться в страну, чтобы дальше использовать его таланты на благо революции и нашего молодого советского государства. Стамбул поразил меня своим шумом, гамом, толпами народа. Снующими по своим делам, пестротой нарядов, смешеньем наций, традиций, языков. Тут можно найти всё и на любой вкус. По приезду я сразу же попробовал добиться встречи с Троцким, но мне ничего не ответили, и я имел время побродить по городу.
Стамбул — город контрастов. Узкие улочки Старого города, ободранное великолепие султанских дворцов, за которыми сейчас не кому смотреть и ухаживать. Былое величие, потрескавшееся и разрушающееся под действием времени, у молодой власти есть чем заняться кроме как сохранением напыщенного и дутого величия султаната. В Константинополе чувствуются перемены. Но всё ещё грязно на узких улицах, всё ещё нищета соседствует с роскошью, всё ещё чувствуется напряжение в отношениях между различными религиозными группами. Прямо на улице стоят столики, я выпил чашку ароматного чая и совершенно не знал, чем себя занять. Как-то само собой я очутился у городского зоопарка. Тут тоже чувствуется запустение. Клетки с животными убираются плохо, сами звери имеют вид неухоженный и голодный. За всё посещение я лишь один раз встретил служащего, лениво убирающего у клетки с тигром. Его зовут Исмаил, ему уже третий месяц не платят жалование. Кормят животных отвратительно. Денег не выделяют. И он ходит на работу сюда только по той причине, что работу не найти вообще. Думаю, Исмаил лукавит, тигр явно делиться с ним пищей, не зная об этом. Судя по впалым ребрам хищника это не кажется мне предположением на пустом месте. Дохожу до клетки со львом. Тот тоже тощ, и грива его сбилась клоками, но при этом всё ещё грозен. Он лениво грызет какую-то кость, но величия в нём ни на грош, он скорее похож на драного кота, чем на повелителя пустыни. Потухший взгляд. В отличии от тигра он даже не хочет сожрать кого-то из посетителей, ему всё равно, он довольствуется брошенной костью.
И вот 29-го я получаю разрешение посетить остров Принкипо, на котором и спрятался бывший революционер. Он встречает меня на небольшом причале, подает руку. Пожимает ее как-то вальяжно, в нём вообще много от барина, этакий барин от революции. Точнее, в нём сейчас барин победил революционера. Он элегантен, он приторно буржуазен, но в нём все ещё чувствуется энергия и ум. Только всё это похоронено под слоем апатии и лени. Он берет в руки письмо, как будто держит в руках отравленную змею. И просит меня открыть его. Неужели всё так плохо? Неужели он боится? Чего? Что там, в тонком конверте, бомба? Он читает, прямо тут, на пирсе. И пот крупными каплями стекает по его лбу. Там, в письме, действительно бомба! «Читай!» — не то прости, не то приказывает он. Впрочем, в его посыле нет той энергии, что заставляла людей браться за оружие и наступать на белых, давить врагов катком революционного порыва. Нет, это уже просьба. Бомба! Действительно бомба! Ему предлагают всё простить, если он
