документов из нашего ведомства в иные и прочие, но я не хочу сам принимать такое решение, чтобы у окружающих не сложилось впечатления, что я каким-то образом влияю на карьеру своего сына. Поэтому, сообщаю, что ходатайство череповецкого исправника будет лежать и дожидаться возвращения Его Высокопревосходительства г-на Мосолова. Решение должен принять Александр Николаевич.
Надеюсь, ты все правильно поймешь и не обидишься на меня.
Не скрою — когда я читал ходатайство, меня охватила гордость за своего сына. Но, разумеется, как отец, я очень переживаю за тебя. Прошу прощения, но я, по своим каналам, навел дополнительные справки по делу о задержании Шадрунова.
Очень тебя прошу, дорогой мой сын:
Во-первых, не соваться туда, где должны обойтись иными силами. Задержание уголовных преступников должно осуществляться полицейскими, в крайнем случае — жандармами или солдатами. Каждый должен выполнять то дело, к которому он приставлен.
Во-вторых, если уж ты бросаешься на вооруженного преступника, не хватай полено, даже если оружием самого преступника является точно такой же предмет, а используй оружие, сообразно своего положения. В той посылочке, что прилагается к письму, ты найдешь именно то, что тебе нужно. Но лучше, если эта вещь тебе бы никогда не понадобилась.
В-третьих, я очень тебя прошу не сообщать Ольге Николаевне о том инциденте с поленом и задержанием преступника. Надеюсь, что никто из наших череповецких знакомых не поставит твою матушку в известность.
Засим прощаюсь. Твой любящий отец.
p.s.
Ты уже стал взрослым, к тому же — ты нынче чиновник, и я не могу попросту снять с тебя штаны и как следует выпороть. А жаль.
Еще раз — я тебя очень люблю.
Отец.
p.p.s.
Прежде чем пользоваться моим подарком, настоятельно рекомендую вначале посоветоваться со знающим человеком'.
Распаковав сверток, обнаружил в нем бумажную коробку, а в ней — деревянную шкатулку, запертую на замочек. И ключик рядышком. Повернув ключик, поднял крышку.
Красота! В специальном отделении небольшой револьвер, восемь толстеньких патронов, шомпол. Вот так вот — отец, высокопоставленный чиновник Российской империи запросто посылает с курьером револьвер своему сыну. Читал, конечно, что до революции оружие можно было покупать в магазине без регистрации, но относился к этому с сомнением. Оказывается правда.
Револьвер удобно лег в мою руку. Это у нас что за модель? Какой-нибудь «браунинг» или «наган»? Не знаток я оружия. Разберусь, конечно, машинка не сложная, но пусть толковый человек все разъяснит. Вот, пойду нынче к Ухтомскому, чтобы узнать — не выяснили чего городовые, его и расспрошу. Должен Антон Евлампиевич в оружии разбираться.
Я засунул револьвер в карман форменного сюртука. Оттопыривается. Не поленился, подошел к стене и примерил оружие к карману шинели. Уже лучше.
Раздался стук в дверь.
— Да-да, войдите, — разрешил я, торопливо отступая к столу и убирая револьвер в ящик.
В кабинет вошел доктор. Я в прошлый раз только отметил, что эскулап мужчина достаточно полный. Но статский советник Федышинский был таков, что когда он прошел внутрь, в кабинете сразу же стало меньше места.
— Доброе утречко, господин следователь, — поздоровался доктор, усаживаясь на стул для посетителей. Стул жалобно заскрипел, а доктор, не обращая внимания на стон мебели, сообщил: — Я тут неподалеку по делам был, решил, что сам к вам зайду, занесу акт осмотра. Чего вам курьеров слать или самому ноги топтать?
Наш нештатный судмедэксперт протянул мне листочек. Бегло почитал. Ну да, все именно так, как мне и представлялось. Удар нанесен точно в сердце, лезвие его не просто пробило, а вышло насквозь, с другой стороны тела. Спину-то я не видел, но доктор все осмотрел. Ширина и глубина раневого канала совпадают с параметрами орудия преступления, которое я нашел в избе старика. Угол — около пятнадцати градусов. То есть — удар нанесен сверху вниз. Значит покойный Долгушинов в этот момент сидел.
Еще бы к этим данным да подозреваемого. Может, эскулап что-то подскажет?
— Михаил Терентьевич, — обратился я к доктору, вспомнив его имя и отчество. — Ежели удар точно в сердце, может быть убийцей профессионал? Мясник там, или какой отставной военный?
— Вы еще скажите — хирург, — фыркнул доктор. — Хирургу таких ударов наносить нет надобности. И мясник, сударь вы мой, по- другому скотину колет. Либо по башке обухом бьет, а потом горло режет, либо по сердцу тычет. Но у человека и у скотины строение разное. Мы-то, как известно, прямоходящие, а животина она в горизонтальном положении ходит. А военные… Я, перед тем, как на статскую службу податься, военным врачом двадцать лет отслужил, до главного врача дивизии дослужился. Так вот — так точно никто ударить не может. Вот, если на тренировке по штыковому бою, случайно — это возможно.
— Значит — случайность? — решил уточнить я.
— Наверняка, — авторитетно подтвердил доктор. — Случайность, сударь вы мой, она завсегда таится — везде и всюду. Вон, как сейчас помню — два года назад, мальчишки-реалисты решили ворон погонять — много их у училища развелось. Сделали лук, наподобие индейского, а один другому стрелой в глаз и попал. И что? Глаз-то вытек, и окривел паренек на один глаз. А обидчик ревет — мол, не хотел я в него стрелять, выше головы метил.
— Так то, мальчишки, — неуверенно сказал я.
— А что, у взрослых так не бывает? — хохотнул доктор. — Вон, в шестьдесят четвертом году, я тогда полковым врачом служил, стояли мы на Валдае. Тамошний почтмейстер — смазливый, надо сказать, стервец, жену полкового командира осчастливил. Не знаю, на что и позарился-то? В возрасте уже, ни кожи, ни рожи, да и раньше, кто только ее не осчастливливал? Правда, там, в основном, молодые офицерики были, до баб жадные. А тут, полковник свою супругу прямо с почтмейстером застал. Тумаков наглецу навешал, да из окна выкинул. Тому бы утереться да помалкивать. Так нет, он скандал потом закатил в дворянском собрании, пощечину полковнику дал и на дуэль вызвал. Если бы у командира оружие при себе было — пришиб бы, мерзавца, да и все. Не хотел наш полковник со штатским драться, да и не дело, чтобы полковые командиры на дуэлях стрелялись, да еще и со штатским, но тут пришлось. Нашли где-то дуэльные пистолеты — им уж сто лет в обед, с двадцати шагов бились. Полковник-то то ли промазал, то ли вообще в белый свет стрелял, а почтмейстер, скотина такая, прямо в лоб пулю засадил. Кричал — мол, не
