— Ого, загнул-то как! — сразу отреагировал антиквар и пощупал патефон.
Отломившуюся иглу Колька намедни кое-как присобачил, и теперь боялся, что место стыковки привлечет ненужное внимание. И, как назло, профессионал из лавки это место пару секунд пальпировал, словно под лифом у девки в кинотеатре, но, правда, ничего не сказал.
— У меня такого добра вона сколько, — хозяин повел рукой в сторону витрины, и Коля увидел там еще два похожих патефона без ценников. — Пять штук, не больше.
— Ладно, — вздохнул Герасименко, — семь, и мы расходимся друзьями!
— Ну, хорошо, хорошо, так и быть, — неожиданно быстро согласился хозяин лавки. — Ставь его сюда, я сейчас… за деньгами схожу.
* * *
Димка в разговоре с кагэбэшником был в какой-то степени прав — пусть и не все стремятся к наживе в две тысячи тринадцатом, но наличие приличной суммы денег радует всех. Впрочем, неважно в какое время живет человек. В любые эпохи — ничто так не греет его душу, как кругленькая сумма, греющая карман.
Так уж устроен человек: однажды познав всю силу заманчивых цветастых бумажек с водяными знаками, он уже не в силах равнодушно относиться к этим бумажкам. И чем их больше, тем сильнее возбуждается душа. И тот, кто говорит, что не любит деньги — лишь кривит душой. Деньги любят все. Только одни тайно, а другие явно.
Так можно любить и девушку — тайно, боясь признаться самому себе. Это всего лишь проявление человеческой натуры. «Грязными бабками» брезгливо обзовет деньги журналист, если они скопились в руках у олигарха, а сам с удовольствием продаст подороже из ничего вылепленную грязь.
Вот и поп всегда скажет тебе, что деньги — это зло, что Иисус в такой-то главе евангелия сказал про богатеев то-то и то-то. Однако сам этот поп почему-то на заправки всегда приезжает на новеньких иномарках.
Что же касается Коли Герасименко, то он всегда честно говорил сам себе: да, мол, я люблю деньги, но в меру. А что в этом плохого?
Так что когда Коля шел из магазина древностей с приятной суммой, от этого внутри у него все пело в такт радостно чирикающим майским воробьям. В его голове уже роились планы, как то: зайти в парфюмерный магазин и прикупить такие женские духи, с таким впечатляющим ароматом, оставляющим мощный убийственный шлейф, что Люба запрыгает от восторга, что она от восхищения с ума сойдет! Или: набрать деликатесов, отодрать с них этикетки, и устроить Любе такой царский ужин любви, быть может, при свечах, что любимая взлетит на седьмое небо.
Однако второй вариант он быстро отсеял, из-за проблем с жилплощадью для встреч. Появляться у Любы на квартире все еще представлялось опасным. И Герасименко решил прибегнуть к первому варианту. Он заглянул в «Летуаль» и выбрал сногсшибательный аромат. Конечно, приятная девица в форменном передничке навязывала ему свои вкусы, но Коля полностью положился на собственную интуицию. Уж он-то знал, чем свалить Любу наповал.
Таким образом, параллельно ко всему Колю одолевали любовные переживания. Опять нахлынула страсть к Любе, и ему со страшной силой захотелось срочно окунуться в излюбленный мир тысяча девятьсот восемьдесят третьего года.
Ощущая потной ладошкой душистый бутылёк в кармане, в отличном расположении духа Николай подошел к двери своей квартиры. И, как это обычно бывает, витая в облаках, Герасименко не заметил ожидающей его опасности.
Едва Колька повернул ключ в замке, как сзади кто-то резко выскочил из ниши площадки, мгновенно оказался рядом, зажал Коле рот одной рукой и надавил пальцами другой на точку на шейном позвонке. У Коли закружилась голова, и он потерял ощущение реальности. Понял лишь, что медленно оседает на пол. Затем наступил провал.
Николай очнулся на своем диване, со стянутыми кожаным ремнем руками (его же советским ремнем!) — он сидел, вытянув ноги и откинув голову на спинку. В голове роился туман, мысли путались. Где-то сбоку кто-то негромко копошился.
Коля поднял голову, с болью в глазных яблоках перевел глаза и увидел странного человека около своей стенки. В меру упитанный человек в темно-сером мешковатом одеянии с тряпичной черной повязкой на патлатой голове копался в нижнем отделении Колиной стенки. На пол высыпались альбомчики с фотками, записные книжки и прочий хлам.
— Ты кто — вор, что ли? — проскрипел Коля.
Незваный гость резко обернулся. Его несимметричное маленькое лицо с трехдневной щетиной перекосила злобная ухмылка.
— А, очнулся, смертный! — низким голосом сказал странный человек.
Поднявшись с корточек, тип приблизился к Николаю. Герасименко почувствовал запах пота и ненависти. Наклонившись к Николаю, непрошеный гость схватил хозяина квартиры за ворот и крепко натянул, вплоть до удушения.
— Я не вор, я тот, кто пришел тебя наказать! — прошипел он змеёй, сузив серые глазки.
— За что наказать? — пугливо спросил Коля сдавленным голосом.
— Канал между временами, — незваный гость чуть ослабил хватку. — Ты не имел право им пользоваться. Ведь ты — простой смертный.
— Какой канал? — заморгал Коля.
Пришедший наказать отпустил шею хозяина квартиры и отступил на шаг назад, но только чтобы выпрямиться во весь рост и принять угрожающий вид.
— Смерти не боишься? Ты дурачком-то не прикидывайся, — уже спокойнее добавил он, в упор глядя на Герасименко. — Сам в прошлое, как на прогулку, таскаешься!
Коля откашлялся.
— Откуда тебе известно?
— А мне все известно. Я имею связь с мирами. — Незваный гость закатил серые глазки, как бы указывая на потустороннее происхождение миров. — Месяц назад открылся проход, о котором не знал никто! Яма разделяет наш мир на тридцатилетний промежуток. И как ты умудрился туда забраться?
— Хорошо, я просто случайно, — затараторил Коля, — но я ничего там не напортачил. Да и почему мне нельзя? Да плевал я на всякие там (он тоже закатил глаза). Думаешь, я испугался твоих понтов? (Коля и вправду уже не трусил.) Подумаешь, связь с мирами! Ты из «Битвы экстрасенсов» приперся сюда? Шаман, что ли, какой?
— Поразительно, как ты догадался? — тип приблизился к Николаю и врезал ему под дых. — Я шаман из Пермской тайги, зовут меня Илко, я пришел уничтожить тебя, как ненужную помеху.
Коля, превозмогая боль, часто выдыхая, плюнул в лицо шаману:
— Да пошел ты!
И получил второй удар в челюсть, куда более болезненный и неприятный. Аж слезы на глаза выступили. Тем более обидно стало, что избивают в собственной крепости, на собственном диване. Но, увы, плененные руки не могли организовать защиту.
— Говори, зачем ты пользовался каналом? — Илко снова склонился над жертвой.
