— Они с кем воевать собираются дальше?!
— Даёшь Константинополь, казаки!
— Не подчиняться!
— А войско утвердило?! Утвердило войско?!
Мат-перемат мальчишеских и девчоночьих глоток.
— Не сдавать оружия!
— Никуда не пойдём!
— Не, надо к тёте Маше (1.) идти! Делегацию! Даёшь делегацию!..
____________________________________________________________________________________________________________________
1. М. Лагутина (см. рассказ "Земля в сапогах")
…Почти четырёхмиллионные вооружённые силы новой России в этот период — хотя никто из казачат и не знал этого и никогда этим не интересовался — включали в себя не менее 100 тысяч самых разных — от австралийцев до канадцев — иностранцев, почти 300 тысяч женщин — от снайперов до генералов — и порядка 200 тысяч этих самых, которым "не исполнилось". И не только шестнадцати, но зачастую и десяти. Сколько этого добра было в разных отрядах на Украине, в Прибалтике, Белоруссии, Казахстане — никто не считал, так как там не имелось власти, способной это пересчитать; а ведь в связи с грядущим восстановлением Союза это теперь тоже было головной болью Новгорода. Головной болью — потому что довольно сложно изъять у повоевавшего мальчишки оружие и найти аргументы, способные убедить его вернуться в мирной жизни… плюс к этому — многим просто некуда было возвращаться. Но решение было принято — его следовало выполнять. Да и назвать его неправильным было бы глупо. Никто не сосчитал, какие потери в людях понесла Россия — но что они исчисляются миллионами — сомнений не вызывало. В принципе, и войну-то решено был остановить, не залезая в дальние дали — мыть сапоги в Индийском океане никто не собирался, благо, все силы, способные как-то воздействовать на Россию, сцепились кто между собой (как Индия и мусульманский мир), кто внутри себя самих (как США или Китай)… Войну следовало "сворачивать" — а для достижения оставшихся целей (Болгарию и Югославию — сюда, остатки оккупантов — отсюда… и оттуда…) вполне хватит и взрослого состава армии. И губить под занавес войны будущее нации было бы просто преступлением…
…Правда, само "будущее" гневно митинговало по всем фронтам, не только на горячем казачьем юге. И совершенно не ценило заботы власти о себе неоценимом.
* * *
Снаружи было холодно — не меньше минус двадцати — с ветром. Полёты легкомоторной авиации в такую погоду запрещались напрямую.
— А вообще знаете, — вдруг сказал Витька Тимко, — а ведь это правильно.
В тёплом помещении, где около большой печки-самоделки с "вечным огнём" из солярки собралась практически вся сотня, наступила нехорошая тишина.
— Поясни свою мысль, — потребовал Володька Тезиев.
— А что тут пояснять? — ответил Витька. — Война за Родину почти закончена. Начинается война за её интересы. Чуете разницу?
— Нет, — ответил Володька.
— Ну и дурак.
— А за интересы ты воевать не согласен? — не без ехидства уточнила Светка Супина.
— Почему? — не обиделся Витька. — Согласен. Только власти не согласны, чтобы я за них воевал. И правильно делают, что не соглашаются. А нам надо обратно, в станицу.
— Хватит спорить, нас не спросят и никакая делегация не поможет, — сказал Колька. Помолчал и добавил: — А вообще-то да. Правильно.
— Угу, — ядовито сказал Сашка, его младший брат. — Ещё в шко-олу скажи надо вернуться…
— Надо, — подтвердил Колька спокойно и серьёзно. Сашка сплюнул в солярное пламя.
— Счас, побегу.
— Побежишь, кому ты нужен с шестью классами, — сказал Колька. — Уж точно не России. Как миленький побежишь, хвост задрав, и будешь учиться за себя и…
— …и за того парня? — ехидно спросил Сашка.
— И за того парня, — согласился Колька. — За Олежку Гурзо, например, — он посмотрел на сидящую сбоку от печки Дашку. — И ещё много за кого… наших ребят на всех хватит. Разобрать по одному — и за него жить, учиться, детей родить и вырастить… Иначе мы не люди, а полова. Ветру дунуть — и память долой.
— Ну… — Сашка неловко усмехнулся. — Ну ты повернул, брательник…
— Это ты не верти, — тихо сказал Колька. — Мы теперь все… в тени памятника жить будем. Если кто понять этого не может — прямо ко мне обращайтесь, я объясню подробно. А если кому после лампасов, кубанки и военных подвигов в падлу учебник открыть — тот не казак, а казуня (1.).
— Скажешь тоже… — Сашка покраснел и уставился в пол.
— А вот как скажу — так и есть, — отрезал Колька. — Я тебе и старший брат, и командир. И отец тоже.
Теперь никто не возразил сотнику. Все размышляли, причём всерьёз, по-настоящему. А Колька спросил повеселевшим голосом:
— Девчонки, как там торт?!
— Готов! — Светка приподняла верхнюю сковородку из двух, стоявших на печке. Торт, который готовился в этой импровизированной духовке, был сделан из размоченных макарон и варёной сгущёнки, причём выглядел и пахнул он обалденно. Кто за кипяточком пойдёт?
— Я, — поднялся Пашка Дорош и, прихватив не много не мало два ведра, натянул капюшон куртки и вышел на мороз.
Полевой лагерь 12-го авиаполка был окутан вечерними снеговыми сумерками. Где-то вдали трещала перестрелка, перестук и уханье казались привычными и совершенно безобидными. На небо выкатывалась луна, с сугробов вдоль дороги ветер срывал призрачные серебряные вихри. Где-то неподалёку колонки играли "Кострёму". Вдоль дороги слева лежали сдвинутые в кучи трупы замёрзших во время бегства турецких солдат — нестрашным валом, тут и там острым от торчащих рук и ног.
Пашка подумал, что домой всё-таки хочется. И ещё — как им офигенно повезло: и он, и Петька, и Захарка — все живы, а ведь все в лётном составе.
— На казачьем жаргоне — презрительное "казачишка". Означает так же "ряженого" казака, каких появилось много в "демократической России".
— Не, правда домой пора, — сказал он и заторопился к кунгу полевой кухни…
… - Кисло, парень. Дело не в тебе самом…
Жизнь тяжела, как борец сумо —
Пузом напирает, хочет выбить из круга нафик…
Не поддаться смуре удаётся с трудом…
Госпожа удача позабыла твой дом —
Видимо, её колесница попала в трафик…
Тимка поднял голову, задумчиво посмотрел в потолок, пощипывая струны гитары. Пахло теплом и настоящим чаем, казачата лежали вповалку вдоль стены кунга на разбросанных одеялах и спальниках — головы-руки друг другу на плечи, двум девчонкам лучшее место — слушали…
— Когда ты брёл наобум
Среди толкучки людской,
Хлебал, пугая судьбу,
Коктейль из пива с тоской,
Ты мог ли думать — скажи? -
