– Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно? – озаботился Белян. – Ты его как-нибудь уложи в беспамятство, но не убей только.
– Постараюсь, братка, – оценивающе щурил глаз Сивел. – Я ж себе не враг.
Себе не враг, да. А враг – вот он, Громкий Ворон. И не одному Сивелу враг, но и Черной Сове, хоть и скрытый до времени. Если Громкий Ворон одолеет бледнолицего, то недолго быть прежнему вождю… Черная Сова мудр и все отлично понимает. Потому он-то и послал давеча Быстрого Волка в стан пришлых. Не то чтобы послал, но закрыл глаза на то, что Быстрый Волк пропал вдруг в ночи из лагеря массачузов. Черная Сова не хотел смерти бледнолицых, но обычай есть обычай. Как племя решит, так тому и быть. Ступай, воин, растолкуй бледнолицым про обычаи наши – пусть они подумают, вдруг придумают чего-нибудь.
Вот… придумали. Оказалось, есть и у склерингов такой обычай, как у новгородцев. Правда, и различие имеется. Суровое различие. Если, значит, склеринг пришибет супротивника, то всем чужакам – смерть. А если, значит, чужак пришибет склеринга, то всем остальным чужакам свобода и жизнь, но сам победитель будет жизни лишен.
А как же! Смерть за смерть, жизнь за жизнь. Чтобы по-честному.
Да-а, все-таки сколько людей, столько и представлений о том, что есть по-честному…
Ну, а если чужак пришибет склеринга не до смерти, лишь до беспамятства? Будет то считаться победой? Оказалось, будет. И даже победителя не лишат жизни. Но изгонят со своей земли – иди туда, куда глаза глядят.
Оно и есть – третье зло из двух неминуемых, меньшее зло. И то – Громкого Ворона еще одолеть надобно…
Громкий Ворон требовал поединка при всем оружии. Но тут уж Ленок как посредник между пришлыми и массачузами растолковал, что никак того нельзя, потому что не по-честному. Ведь каждый своим оружием владеет. А если Сивел выйдет в кольчуге да с железным топором против полуголого склеринга да с каменным томагавком, то заведомо получит преимущество. Нет, давайте все по-честному!
Порешили. Оба поединщика выйдут не оружные. Без рубах, босые, но в портках.
– Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно?
* * *
Гомонили массачузы оглушительно, древками копий стучали, ногами топали – своего поддерживали.
Громкий Ворон наскакивал и наскакивал. Бойцом он оказался искусным – тут ни прибавить, ни убавить. Сивел уже сбил себе дыхание и не столько о нападении думал, сколько о защите. Уже трижды оземь грянулся, тогда как супротивник – ни разу. Были они одного роста и веса одного. Но Громкий Ворон, как бы и условий не нарушив, маслом натерся – выскальзывал из всякого захвата. Кроме того, все норовил пяткой в лоб Сивелу угодить – с разворота, корпусом вращая. Неизвестный новгородцу прием. И ведь угодил-таки не единожды уже. Нарочно в лоб метил – с повязкой на голове Сивел вышел, память об ударе веслом от Аульва не зажила еще. И теперь кровенила сильно.
– По башке! По башке! Ответь ему, Сивка! – верещал Ленок.
– Дава-ай! – рычал Торм-молчальник, нарушив обычное свое молчание.
– Держись, братка! – громовым басом гремел Белян. – В ноги прыгай! Вали!
Навряд ли Сивел слышал своих. В висках стучало громче остального шума. Впрочем, Беляна мудрено не расслышать.
Очередной раз споткнулся Сивел, выпустив из объятий склизкого Ворона.
Тот отпрыгнул, изготовился снова угостить пяткой в лоб. Визгнул дико. Нога пошла вверх.
Сивел не уклонился в сторону, а поднырнул. Не из хитрости, а просто падая. Нога Ворона просвистела над ухом. И Сивел, уже совсем падая, ухватился цепкими пальцами за портки противника. Да как ухватился! За мотню!
Громкий Ворон упал навзничь. Сивел, вмиг опомнившись, наматывал и наматывал на кулак мотню со всем защемленным в ней содержимым. Однако прием! Так, глядишь, и в веках останется как самый действенный для русичей, призванных к соблюдению порядка!
Массачузы подняли совсем уже неимоверный шум, требуя соблюдения правил. Но то-то и оно, что заранее в правилах поединка не оговорили, что льзя, а что нельзя. Пяткой в лоб раненый, значит, льзя, а за мотню цеплять нельзя?
– Рви! Рви! Отрывай напрочь! – зашелся в восторге Ленок.
– Не убей, братка! – взревел Белян.
Громкий Ворон потерял пыл, судорожно сучил ногами, колотил ладонями по траве. Но терпел, зараза, ни звука не издал. Лишь глаза чуть не вылезли из орбит.
Сивел, не ослабевая хватки, посунулся ближе к голове противника и другой рукой, локтем, налег на горло Громкого Ворона.
Тот заперхал, засипел. Стал не просто красен лицом, а иссиня-черен.
– Не убей!!! – пуще прежнего взревел Белян.
Не убил…
Напоследок перед походом дальним говорили братка с браткой, Сивел с Беляном.
Смурной был Белян. И отпускать младшего в неизведанное зазорно, и оставлять при себе еще зазорней. Ведь как бы договор скрепили со склерингами перед поединком. От начальных условий увиливать – не дело…
– Что здесь сидеть! – тормошил старшего брата Сивел, бодрясь. – Чего увидишь и узнаешь! Жизнь и пройдет, тоска заест! А так хоть посмотрю новое… Может, и на пользу будет. Присмотрю места… Нам тут теперь жить и жить. Винланд, однако…
– Ох, неспокойно на душе у меня, братка, – вздыхал Белян.
– А ты, братка, принеси богам нашим жертву побогаче. Они и дадут успокоение, – язвил Сивел, – если вообще про нас еще помнят!
– Не смей так говорить, Сивка! В дальние края собрался, и негоже богов испытывать. Очистись от пагубы, не греши и в мыслях.
Сивел покуривал короткую трубку, к которой пристрастился:
– Да в этих краях наши боги не достают до нас. Больно далеко мы от них ушли. Тут свои боги витают. Мы их не постигли, значит, им тоже не подчиняемся. Одно и остается – на себя надеяться.
– На себя надейся, да богов не плошай, – урезонил Белян.
– Сам понял, что сказал, братка? – хмыкнул Сивел. – Ладно, пора мне…
* * *
Тихая и теплая осень шествовала по холмам, расцвечивая мягкими тонами лес и дыша грустью увядания. Живность нагуливала жирок к предстоящей зиме, птицы готовились к перелетам, собираясь в стаи. На юг, на юг.
Сивелу теперь тоже на юг. На юго-запад, точнее. К племени чиктэзов. Быстрый Волк подсказал: чиктэзы – лучшее из того, что выбрать можно. Всяко не кайюги, не тускароры. Вызвался проводить, в спутники напросился. И то! В одиночку бледнолицый пропадет, пути не зная, местных племен не ведая. А так Быстрый Волк подскажет, через горы переведет. Потом уж обратно вернется, к своим, к массачузам.
– Долго ль еще идти? – вопрошал Сивел спустя неделю.
– Долго, – отвечал Быстрый Волк. – Еще до гор не дошли, а чиктэзы – за горами.
– Как нас примут они? Не пропасть бы, Волк…
– Народ хороший. Мы с ними ни разу не воевали.
– Куда ж воевать, когда до них столько идти, что устанешь!
– Потому и не воевали мы с ними.
– Поди, раз в год встречаетесь с ними?
– Нет. Мы совсем с ними не встречаемся.
– Откуда ж тогда знаешь, что они есть, Быстрый Волк? И откуда знаешь, что они – народ хороший?
– Давно было. Меня еще не было. Так что не знаю. Но старики сказывали, вражды меж нами нет. Не то что с кайюгами, с тускарорами.
– Оно, конечно, – хмыкал Сивел, – чем дальше от тебя человек, тем меньше к нему вражды испытываешь.
– Да, так, – отвечал воин, не замечая насмешки. – Вот и у чиктэзов если и есть враг, то лишь племя Насыпных Холмов. Потому что недалеко от них обитает.
– Что за племя такое?
– Злое. Обычай у них – всех чужаков в жертву богам приносить.
– Это как?!
– А так. Вот, к примеру, ты к ним попадешь – они нутро тебе вспорют и станут в твоих кишках копаться. Будто бы их боги через требуху чужаков свою волю объявляют.
– Э, нет. Не хочется что-то к ним попадать… Ну, и завел ты меня, Волк! Чиктэзы чиктэзами, но о племени Насыпных Холмов мы не договаривались.
– Да мы и о чиктэзах не договаривались. Я вообще мог тебя не провожать, остаться дома. И куда бы ты в одиночку забрел?
– Тоже верно.
– Для тебя пока главное – не к кому идти, а от кого идти. Ты сейчас чем дальше от массачузов будешь, тем меньше они твоей крови жаждать
станут.
– О как! – хмыкал Сивел. – Что ж мне, всю оставшуюся жизнь среди твоих чиктэзов обитать?
– Не моих, – бесстрастно поправлял Быстрый Волк. – Я – массачуз, они – чиктэзы. Не враждуем, но разные. А про всю оставшуюся жизнь и не думай… – Вдруг изрек: – Время лечит все… Через год вернешься, когда утихнет память. Или через два. Или через три. – И повторил: – Время лечит все.
– Ну-ну, – хмыкал Сивел, – а на какой речи с ними, с чиктэзами, говорить стану? Я ж не знаю совсем…
– Речь у нас, у массачузов, с ними, с чиктэзами, схожа. Различий немало, но сходства больше. Или тебе удивительно?
– Да нет, – пожимал плечами Сивел.
И то верно. Не нужно жить рядом, чтобы язык был схож. Вот, к примеру, из прошлой жизни… Печенеги такие от Новгорода недалече обосновались, а слова у них тарабарские, ничего не понять. А булгары такие, которые за тридевять земель живут и в Новгород по случаю наведались однажды поторговать – этих понятно почти во всем.
