– А почему я должен был куда-то являться? – удивился я. – Зиновьев не мой начальник, а вы мне такого приказа не отдавали. Если бы приказ исходил от Председателя ВЧК – явился бы по первому требованию товарища Зиновьева.
– Зиновьев считает, что все коммунисты, особенно руководители, задействованные вне территории Советской России, автоматически переходят в его подчинение, – с толикой назидательности в голосе сказал начальник. – И это даже не требуется оговаривать специально, или отдавать кому-то приказы. Коль скоро вы большевик, то получив руководящую должность, просто обязаны явиться в Коминтерн и доложить о своем назначении. Товарищ Зиновьев, кстати, собирался докладывать о вашем поведении на Политбюро, но там решили оставить дело без рассмотрения и не включили в повестку дня. Как я полагаю, Владимир Ильич не посчитал это важным, да и к вам он питает добрые чувства. Григорий Евсеевич не стал настаивать, но обиду затаил. Тем более, что у него еще есть к вам претензии за своего заместителя, товарища Бухарина.
Будь передо мной кто другой, а не товарищ Дзержинский, которого я очень уважаю, сказал бы, где я видел и Зиновьева, и Коминтерн. Но пришлось быть вежливым:
– Так я мысли товарища Зиновьева пока улавливать не научился. В принципе, он мог бы сам позвонить, или поручить кому-то, пригласить меня к себе.
– А вы бы явились по его требованию? – полюбопытствовал Председатель ВЧК.
– Сначала бы доложил вам, или товарищу Ксенофонтову, а там по ситуации. Если начальник дает «добро», то явился, а нет – извините, – покачал я головой. – Я с уважением отношусь к Коминтерну, но это не повод нарушать дисциплину и субординацию.
– Вот здесь, Владимир Иванович, нарушения дисциплины нет. Вы в первую очередь коммунист, а уже во вторую – чекист. Если бы вы пришли к товарищу Зиновьеву без моего ведома, вам это никто не поставил бы в вину. Хотя, – улыбнулся товарищ Феликс, – вы все правильно сделали. Все-таки, у нас с Коммунистическим интернационалом немного разные задачи. У нас – охранительные функции, а они экспортируют революцию. А уж если мы занимаемся охраной нашего государства, вернемся к делам насущным. Как вы считаете, кто может стать лидером белой эмиграции?
– Безусловно, формальным лидером остается Врангель. Но Врангель не сторонник силовых действий. Терроризм не его метод. Как я полагаю, реальным лидером, у которого будут и деньги, и активные боевики станет Кутепов. Есть еще Барбович, но он не пользуется таким авторитетом. Барон будет сдерживать ретивых помощников, но недолго. Среди белогвардейцев хватает оголтелых антисоветчиков, они потребуют активных действий. Думаю, случатся теракты против наших товарищей и в Европе, и в России. Что-то я смогу предотвратить, но, увы, за всеми не уследить. Когда у нас появятся официальные представительства, станет полегче, но это еще нескоро.
– Владимир Иванович, вы человек проницательный. Вы уже поняли, что товарищ Артузов собирается создать «антисоветскую» организацию, чтобы использовать ее как приманку. Как вы считаете, можно ли воспользоваться эмигрантами, которых вы взяли под контроль, для выполнения этой миссии?
Я ненадолго задумался, прикидывая возможности. Наконец, ответил:
– Я бы предложил другой вариант. У меня катастрофическая нехватка людей, а работы много. Вербовку французов и белоэмигрантов не следует проводить в спешке, а иначе могут случиться неприятности с французскими властями. Мне бы не хотелось рисковать торгпредством, а то и будущими дипломатическими отношениями с Францией. Лучше переправить ко мне десятка два надежных людей. Кого-то я оставлю себе, использую для расширения резидентуры, а часть потихоньку внедрим в ряды белоэмигрантов. Мы с товарищем Бокием поработаем, подберем нужных кандидатов. Было бы совсем неплохо, если бы Артур, – я хотел сказать, товарищ Артузов, – поправился я, – подкинул бы еще и своих людей, человек пять, владеющих информацией о предстоящей операции, тогда вообще прекрасно.
– Думаю, с этим трудностей не будет. Кстати, – кивнул Дзержинский на мой доклад. – Вы предлагаете создать резидентуры в Берлине и Праге, а почему не в Лондоне?
– В Лондоне – обязательно, но потом, позже. Англия неохотно принимает у себя русских, а по моим данным, Берлин и Прага следующие после Парижа места концентрации эмигрантов. Все-таки, пока главный объект Иностранного отдела – контрреволюционеры, но постепенно мы перейдем и к отработке иностранных политиков. Но для этого потребуется время. В Англии уже действует наше торговое представительство[1], во главе с товарищем Красиным, но я подозреваю, что его сотрудники тесно связаны с Коминтерном и в случае чего они будут представлять удобную мишень для английских спецслужб. Поэтому, я стану искать иные подходы.
Дзержинский не опроверг, ни подтвердил связь АРКОСА с Коминтерном, но я не сомневался, что она есть.
– Есть что-то еще, о чем вы не упомянули в докладе? – спросил товарищ Феликс, пристально посмотрев на меня.
– Много о чем, – ответил я без колебаний. Вытащив из кармана уже истрепавшийся листок бумаги, придвинул его к Председателю ВЧК. – Вот, например.
Феликс Эдмундович прочитал «приказ», усмехнулся и положил его в одну из своих папочек. Верно, чтобы пополнить досье Якова Блюмкина.
Я вкратце пересказал историю появления главного авантюриста Советской России в моем торгпредстве, не забыв рассказать о камушках, и о той пользе, что принес Блюмкин, нанявший парижских громил. Единственное, что упустил – роль Наташи.
– Сами камни тащить в РСФСР не рискнул, да и смысла нет. Продавать, так уж лучше в Европе. Если прикажете вернуть – найду оказию, переправлю.
– Можете поступать с ними по своему усмотрению, – отмахнулся Феликс Эдмундович. – Про Якова впору романы писать. Артузов докладывал, что Блюмкин искал к вам подходы. Не опасаетесь, что пришлось воспользоваться услугами бандитов? У Аксенова репутация чистоплюя.
– Репутация дело наживное, а вот жизнь сотрудников миссии – это важнее. Но с бандитами я лично на связь не выходил, и они в лицо меня не знают, равно как и то, кто их наниматель. И меня куда больше беспокоит длинный язык товарища Блюмкина, нежели наемные убийцы. От языка Якова больше вреда, нежели от всех парижских бандитов.
– Согласен, – кивнул товарищ Дзержинский. – Я сам порой удивляюсь – отчего Блюмкин до сих пор не расстрелян?
Мне бы тоже впору спросить – отчего это Яша до сих пор не расстрелян? Как я полагаю, Блюмкин, по каким-то причинам получил «охранную» грамоту. Вот, только, от кого? Председатель ВЧК на этот вопрос мне не ответит.
– А вы не обдумывали такой вариант – организовать при торгпредстве особую группу, которая при необходимости, будет ликвидировать нежелательных лиц?
Вот, за что я уважаю товарища Дзержинского, так это за то, что он называет вещи своими именами. Феликс не стал разводить сопли – мол, займется охраной или станет исполнять особые поручения. Скорее, это я так бы сказал.
– Думал, – кивнул я. – Но эту группу – назовем ее «Л», или ликвидаторы, лучше создавать здесь, в РСФСР и не при Иностранном отделе, а при ВЧК. Группа должна иметь очень высокий уровень профессионализма, постоянно совершенствовать свои умения и навыки. За границей такой возможности не будет. И отдавать ей приказы должен Председатель, а еще лучше – коллегия ВЧК, чтобы это выглядело как заседание суда, а не как акт расправы. И нам следует составить список врагов нашего государства, распределив – кого следует убрать втихую, кого-то напротив, демонстративно, а кого представить на всеобщее обозрение.
– А у вас есть такой список? – усмехнулся Феликс Эдмундович.
Список-то у меня был. И даже знаю, с кого начать. Но вслух сказал:
– Будь моя воля, ликвидировал бы бывшего посланника Временного правительства в Париже Маклакова.
– Вот как? – удивился Дзержинский. – А вы что, антисемит?
– Почему антисемит? – не понял я.
– Маклакова ненавидят антисемиты. Он же защищал интересы Бейлиса во время процесса.
