деревянным забором площадку, где росли старые каштаны. Между толстыми стволами деревьев располагались разнокалиберные столики, за которыми и сидели посетители, неторопливо потягивая своё пиво. Войдя в заведение, они быстро обнаружили одиноко сидящего за большим столом в самом конце площадки Франца Губерта.
— О! А я уже заждался вас, чего так долго? И вообще, я думал, что ты, Август, и вовсе не придёшь, а то ты каким-то странным стал. Думал, придётся пару кружек с Шольцем выдуть и по домам.
— Как ты мог такое обо мне подумать, братан⁈ — сделал вид оскорблённого достоинства Шириновский. — Да мы сейчас как напьёмся, и напьёмся лучшего доброго немецкого пива!
— Ага, вот теперь я вижу настоящего фон Меркеля, а не его жалкое подобие! Так держать, Август! Что будем пить? Предлагаю начать со светлого, а закончить тёмным?
— Да мне всё равно, — отозвался Шольц, — лишь бы пить.
— Давайте уж не мешать и пить только светлое или только тёмное.
— Нет, здесь хорошее заведение, тогда сначала тёмное, а потом светлое.
— Ладно, — согласился Шириновский, — пусть будет так.
Кликнули официанта, он тут же прибежал и принёс с собою меню.
— Так-так-так, что тут у нас на сегодня есть… — тыча пальцем в меню, елозил глазами по строчкам готического шрифта Шольц. — Ага, есть бок, доппельбок, дункель и шварцбир, это из тёмного. А из светлого есть альтбир, кёльш, майбок, пильзнер. Что будем пить?
— Давай меню сюда, Шольц, что я закажу, то и будем пить. И вообще, градус надо постепенно повышать, а не наоборот.
— А мы хотим сначала опьянеть, а потом веселиться, иначе, для чего мы тогда сюда пришли? А если возьмём светлого первым, потом до туалета будем бегать, так что бери тёмного, — в унисон сказали оба.
— Ну, ладно, возьму, только не крепкого.
Шириновский быстро пробежал глазами по названиям и крепости, указанной напротив марок пива. Бок и доппельбок были весьма крепкими, что его не устроило, дункель, он же тёмный лагер, был 6%, а вот шварцбир в районе пяти, то есть самый некрепкий.
— Шварцбир будем пить! — оповестил он друзей, вручив обратно меню официанту. Те скривились, но не стали спорить. Теперь оставалось только ждать.
Первый заказ по две кружки тёмного был доставлен буквально через пару минут.
— Фух! Хорошее пиво! — воскликнул Шольц. — А то я уже упарился и оголодал, — и он тут же набросился на выложенные на стол сосиски и прочую снедь.
— Да, пенистое пиво, — проговорил в задумчивости Шириновский, вспомнив старый анекдот про Шерлока Холмса.
Пиво и вправду пенилось очень сильно. Белая и густая пивная шапка величаво перетекала через край кружки и плавно сползала по глиняному боку. Она так и просила, чтобы её сдунули с верха кружки и выпили тёмную жидкость, что скрывалась прямо под нею.
Что интересно, кружки здесь все оказались глиняными. Видимо, из экономии, а то и с прикладной целью. Всё же у глины и стекла разная поражающая способность, а в свете постоянных стычек между национал-социалистами и коммунистами это имело большое значение.
— Пиво хорошее, а еда ещё лучше! — отозвался Губерт и, оторвав от булки большой кусок, положил на него ломтики тонко порезанного шпика. — Ммм, вкуснотища, — промычал он, хрустя французской булкой и запивая её пивом. — Ммм, и пиво просто отличное!
Шириновский кинул взгляд на стол и понял, что он может не успеть и уйти отсюда хоть и пьяным, но голодным. Вся снедь сейчас лежала перед ними, источая упоительные мясные ароматы с примесью специй и чеснока. При виде мясных деликатесов у него резко потекла слюна и захотелось всё разом съесть.
— Гм, ням-ням-ням, — рвал зубами и жевал чесночную колбасу Шольц.
— Ммм, ммм, — причмокивал губами Губерт.
Один только он дул на пену да хлопал глазами, думая про всякую дрянь. Не теряя времени, Шириновский тут же отхлебнул приятной пивной горечи и, схватив одну из колбасок, бросил её на хлеб и тоже захрустел французской булкой.
«И чего дразнят хрустом этой самой булки условных белогвардейцев, нормальная же и вкусная булка», — думал он, вгрызаясь в сделанный им бутерброд.
Первые две кружки пива и половина еды закончились довольно быстро, подарив им взамен чувство сытости, лёгкого опьянения и полного умиротворения. Пивной сад быстро заполнялся людьми, всё меньше и меньше столиков оставались свободными.
По мере того как площадка заполнялась людьми и становилось оживлённее, начинались и другие развлечения. На летнюю сцену возле здания пивной взобрались музыканты и стали развлекать публику лёгкой оркестровой музыкой.
До их столика звуки малого оркестра долетали слабо, а за сам оркестр платили повышенными сборами те, кто сидел ближе всего. Там и столик шёл дороже, и места предоставлялись более почтенной публике, чем они. В конце сада, где разместилась их компания, находились в основном те, кто не обладал большими деньгами и вёл скромный образ жизни. Ну, или нескромный, но деньгами всё равно не обладал.
Прошло два часа, принесли ещё по кружке пива, уже светлого, стало ещё веселее. Пошли всякие разговоры, пока ни о чём. О командирах, женщинах, дороговизне да отсутствии денег. Вдруг Шольц кого-то увидел.
— Смотрите, коммунисты пришли! Вон они садятся.
Оглянувшись, они заметили, как группа одетых в серую униформу ротфронтовцев занимала места за двумя столиками недалеко от сцены.
— Богатые нынче пошли коммунисты, возле сцены места занимают, наверняка им Советский Союз золотом платит, — сказал Губерт.
— Да и не только СССР, мировые сионисты тоже деньжонок подкидывают, суки! — а это уже Шольц.
— Да ну, какие сионисты⁈ И СССР им платить не будет за просто так. У них свои источники. Американцы помогают. Ещё банки, наверно, грабят да мутят всякие схемы с деньгами, ну, и Третий Интернационал помогает, но там, скорее, общие взносы, — Шириновский уже захмелел и поэтому выдавал, привычные знания человека двадцать первого века.
— Надо ещё пива! — бухнул Шольц, не обращая внимания на его слова, невольно переглянувшись с Губертом.
— Официант! — тут же заорал Шириновский и поднял руку, показав пальцами, чтобы принесли три кружки. Показал, как всегда показывают в России, то есть подняв вверх три пальца, кроме большого и мизинца.
Официант, услышав окрик, недоумённо посмотрел на его руку и на секунду завис.
— Ты что
