Никита взял со стола долговую расписку, поднёс её к лицу вдовы.
— Узнаёшь бумажку?
— Долговая расписка.
Никита порвал бумажку.
— Долга у вас теперь нет. Дом, правда, на моё имя записан, но живите.
— А можно?
— Конечно.
— А сколько?
— Что «сколько»?
— Сколько дней жить можно?
— Пока рак на горе не свистнет, — отшутился Никита.
— Нет, мы, наверное, пойдём. Такой дом снять — много денег надо.
— Да ничего я с вас не возьму!
У вдовы по щекам потекли слёзы, узлы упали на пол.
— Ну Мария Матвеевна, сырость разводить не надо, а то доски на полу сгниют или мокрицы заведутся. Давайте лучше сделку отметим.
Мать и дочь переглянулись:
— У нас нет ничего, не готовили. Куракин предупредил, чтобы вещи собирали.
Никита достал из калиты алтын:
— У меня ещё осталась денежка. Я на службу пойду, а вы на торг. Приготовьте чего-нибудь, а я ближе к вечеру загляну.
Никита положил алтын на стол, забрал купчую — нечего ценными бумагами разбрасываться — и вышел. И так полдня потерял, больные заждались, небось.
До лекарни он летел, как на крыльях. Приём провёл с ощущением, что ему повезло — пациентов мало оказалось.
К дому Пантелеевых — вернее, уже к своему дому — он шёл быстрым шагом.
Там уже был накрыт стол. Жаркое, скорее всего, брали в ближайшей харчевне, поскольку за два часа сходить на торг, разжечь плиту и приготовить мясо было нереально. А вот кашу с сухофруктами готовили точно сами, в трактирах такую не подавали.
Войдя, Никита представился — при покупке как-то не до того было.
— Савельев Никита Алексеевич, можно просто Никита. А как вас, сударыни, звать, я уже знаю.
Пока его не было, женщины привели себя в порядок, насколько это было можно. По крайней мере, они уже не выглядели такими угнетёнными. Да и что можно сказать, если из родного дома гонят.
Они выпили по кубку вина из семейного набора, разговорились.
— Никита, а ты где служишь? — поинтересовалась Любава.
— Я не служу, я лекарь.
— Ой, это в лекарне, что у хором князя Елагина?
— Именно.
— Я слышала, но не представляла, что это ты.
Никита проголодался и жаркое ел с аппетитом.
Внезапно в дверь постучали.
— Кто бы это мог быть? — недоумённо пожал плечами Никита.
Вдовица пошла открывать дверь. Когда она вернулась, из-за её спины выглядывал Степан.
— Никита, прости, что помешал — князь к себе зовёт.
Заставлять Елагина ждать было неловко, князь много для Никиты сделал. Пришлось встать, откланяться и уйти.
Когда они со Степаном вышли на улицу, Никита поинтересовался:
— Что случилось?
— Да ничего. Только что шахматы привезли.
Никита едва не выругался. Ни поесть толком не дали, ни поговорить — разговор только-только завязался… А он грешным делом думал, что кто-то из домашних князя заболел. Но и назад не повернёшь, обещал долг отработать.
А князь благодушествовал. Встретив, он приобнял Никиту, усадил за стол и достал из шкафа шахматную доску с фигурами:
— Любуйся! Точно такие же фигуры, как у самого Алексея Михайловича!
Доска была резная, чёрные поля — из чёрного палисандрового дерева, белые — из карельской берёзы. Фигуры затейливые, искусно вырезанные из моржового клыка. Пешки — как пехотинцы с копьями, ладья — как вздыбленный на задние ноги слон, а король — в королевской мантии, короне и при державе.
Никита повертел фигурки в руках, полюбовался. Небось, целое состояние стоят.
Он расставил фигурки на доске и стал объяснять князю правила игры. Потом они сыграли несколько партий.
Князь игрой увлёкся, и время летело быстро.
Теперь после работы и ужина Никита садился играть с князем. Сердце его рвалось в купеческий дом, а он который вечер уже был занят игрой.
В один из дней князь был занят делами, и Никита сразу направился в церковь — по времени женщины должны быть уже там.
У входа на паперти знакомый нищий махнул рукой — подойди, мол.
Никита подошёл, дал медяху.
— Что-то тебя не видно давно, больше седмицы.
— Дела всё…
— Счастья своего не упусти за делами.
— Что случилось? — враз обеспокоился Никита.
— Что-что… Ты знаешь, что дом Пантелеевых продали?
— Знаю.
— Так и женихи прознали, что долгов за семьёй нет, едва ли не каждый день сватов засылают. Уведут ведь девку!
И в самом деле, Никита у женщин давно не появлялся — с покупки дома. Нехорошо, неприлично, нищий всё верно говорит.
— А Пантелеевы сегодня были?
— Утром только.
— Спасибо.
Никита в церковь не пошёл, развернулся и направился к дому купца — всё не мог привыкнуть, что дом этот его теперь.
Постучавшись в дверь, вошёл.
— Мария Матвеевна, это я, Никита. Я с дочерью твоей поговорить хочу.
— Сейчас я, мигом.
Вдовица привела дочь, сама уселась рядом.
— Мария Матвеевна, я хочу с Любавой с глазу на глаз переговорить — можно?
Женщина недовольно поджала губы, но вышла.
Никита помолчал, потом на цыпочках подошёл к двери и резко открыл. Купчиха стояла, прислонив ухо к двери, и едва не упала от неожиданности. Ох уж это женское любопытство!
Смутившись, что её застукали, вдовица ушла.
— Любава! Тянуть не буду, спрошу сразу — я тебе люб?
Любава покраснела — даже пунцовой сделалась, глаза опустила в пол.
Никита замер, кажется — даже дышать перестал.
Девушка едва заметно кивнула.
— Выйдешь за меня замуж?
Громыхнула дверь, и в комнату ввалилась вдова.
— Да кто же так девицу спрашивает? Сватов заслать надо поперва!
Ну вот, опять подслушивала! Но Никита к женщине даже не повернулся — он ждал.
Любава опять кивнула.
— Ты язык проглотила? — вскинулась мать. — Тебя человек спрашивает — пойдёшь за него?
— Пойду, — едва слышно сказала Любава.
— Вот, другое дело. А то ведь засиделась в девках! То батюшка помер — год после того женихаться нельзя, то долги… Едва старой девой не осталась.
— Матушка, да ведь мне семнадцать всего! — со слезами воскликнула девушка.
— Ага! Семнадцать! Только твои подруги замужем все, некоторые тяжёлые уж.
Надо сказать, что на Руси женились рано. Девушки шли под венец в пятнадцать-шестнадцать лет, в семнадцать уже числились перестарками, а в двадцать — старыми девами.
Мужчины, а фактически — подростки, — женились в таком же возрасте. Люди взрослели быстро: в пятнадцать уже шли в войско, числились новиками, иногда к семнадцати становясь опытными воинами, а то и десятниками. А коли государство вверяло ему саблю или пищаль для защиты Отечества, дела серьёзного и необходимого, то жениться-то кто запретит?
