Через две недели стрельбы боеприпасы почти кончились, и Берг совсем было собрался отдавать приказ о подготовке к штурму, но прискакал курьер с вестью, что обозу из России осталось три дня пути. Таким образом, можно было отложить штурм и продолжать разрушать крепость огнем артиллерии. Временем же, к которому обязательно нужно было взять Азов, была середина марта, ибо потом Дон вскроется, и у турок появится возможность поддержать крепость флотом. То есть к середине февраля Азовская крепость была еще не взята, хоть и сильно повреждена артиллерийским огнем, а ее защитники вынуждены были тушить постоянно возникающие пожары.
А вот у Очакова все сразу пошло не так как планировалось в Москве. Подойдя к крепости, армия Румянцева, даже не озаботившись ее блокированием, сразу начала артиллерийскую подготовку. Для этого все пушки, включая легкие, были сосредоточены в полукилометре от стен и палили практически в одно место почти сутки, несмотря на ответный огонь крепостной артиллерии. Потом кончились ядра, да и около трети пушек были уже потеряны — часть от огня османов, а часть просто разорвало из-за увеличенных зарядов пороха, без которых они вообще не наносили стенам никакого вреда.
Несмотря на то, что стены разрушить не удалось — они были только повреждены, утром двадцать восьмого декабря начался штурм, и к четырем часам пополудни крепость была взята. Потери русских составили девяносто пушек и около трех тысяч человек убитыми и ранеными. Впрочем, в крепости удалось захватить почти такое же количество орудий — и почти такого же качества, как потерянные. Плюс довольно большой запас пороха и ядер. Правда, порох оказался хуже русского, а большинство ядер — каменными, но это все же было лучше, чем ничего.
Получив радиограмму о делах под Очаковом из Киева, где был развернут промежуточный узел связи, император удивился:
— С чего бы Миниховского протеже на подвиги потянуло, он там случаем опять не забухал?
— А по-моему, Петр Александрович все сделал правильно, — возразила императрица. — Если бы армия держала осаду до весны, заболевших было бы уж всяко не меньше. И ты бы тогда Румянцева точно снял. А так — он все-таки победитель, их вроде не судят.
— Победителем станет, когда удержит Очаков до лета, а пока еще он просто неизвестно кто. В общем, в июне будет видно, снимать его или награждать. Но дополнительный обоз и небольшое подкрепление туда все-таки придется отправить.
В Богемии следующее серьезное сражение произошло в конце января, когда фельдмаршал Даун дождался-таки подкрепления. Оно, это сражение, прошло почти так, как первое, но с двумя небольшими отличиями. Первое — потери австрийцев сейчас были существенно выше, что-то около пяти тысяч человек убитыми и ранеными. Второе — после боя никто никуда не отступил, армии остались там, где стояли до того.
Следующим утром Фридрих, объезжая позиции своих войск, задержался в расположении батальона «Бранденбург».
— Вчера вы сражались великолепно, — заметил он Суворову, выслушав его рапорт, — каковы ваши потери?
— Убитых нет, восемнадцать раненых, из них семеро тяжело. Легких, оставшихся в строю, я не считал.
— Просто отлично! Однако у меня есть о чем поговорить с вами приватно. Господа, обеспечьте нам такую возможность, — обратился король к своей свите.
Когда все отошли метров на сорок, король продолжил:
— Если я не ошибаюсь, то в значительной мере и успехами в сражении, и чрезвычайно низкими потерями ваш батальон обязан новым русским штуцерам. Это так?
— Вы назвали одну из трех причин, ваше величество, причем вторую, — усмехнулся Суворов. — А первая состоит в том, что воевали настоящие русские солдаты.
— Хм… и какова же третья причина?
— Нормальная оснащенность полевой артиллерией, а не недостаточная, как, извините, у вас, или просто никуда не годная, как у австрийцев.
— Но все же, если вы позволите, мне хотелось бы вернуться к штуцерам. Я понимаю, что это одна из многих тайн царя Петра, но, может, у вас достаточно полномочий для того, чтобы раскрыть ее в обмен на какую-нибудь мою? Например, я мог бы рассказать о своих действительных целях в этой войне.
— Было бы любопытно услышать, но про штуцеры я могу рассказать вам и просто так. Что вы хотите узнать?
— Какова их реальная боевая скорострельность?
— Если стрелять буду я, то пять-шесть прицельных выстрелов в минуту, а если хороший солдат из моего батальона, то восемь.
— Но как это может быть?
— Очень просто.
Суворов поднял небольшой свисток, висящий у него на груди. Сразу
после сигнала подбежал до того стоящий неподалеку унтер.
— Завидов, братец, — обратился майор к унтеру, — принеси-ка нам штуцер с припасами и поставь вон туда пару чурок-мишеней.
— Слушаюсь, ваш-бродь!
— Итак, смотрите, — предложил Суворов Фридриху, когда ему принесли оружие. — Первое движение — ружье к ноге. Потом скусить патрон, высыпать порох в ствол, затолкать туда пулю с остатками бумаги и прибить тремя ударами шомпола. Шомпол в желоб, ружье поднять, взвести курок, надеть капсюль на трубку, приклад к плечу. Все, можно стрелять.
Суворов выстрелил, крайняя чурка, закувыркавшись, отлетела назад.
— Повторяю без пояснений, засекайте время.
Следующий выстрел раздался через десять или одиннадцать секунд, сбив вторую чурку.
— Так у вас что, пуля свободно проходит в ствол, и ее не нужно туда забивать? Но ведь в таком случае нарезы вообще теряют смысл.
— Если пуля обычная, то вы правы. Но наш великий ученый Ломоносов придумал, как этого избежать. Завидов! А раздобудь-ка нам пару пуль, еще не снаряженных в патроны.
— Смотрите, ваше величество, — продолжил Суворов минуты через три, когда унтер принес пули. — В донце пули конусовидное углубление, и в него вставлен маленький конус из жести. В момент выстрела под давлением пороховых газов он разжимает заднюю часть пули, и она, двигаясь по стволу, врезается в нарезы не хуже, чем при забивании молотком.
— Вроде просто, но ведь при этом пули лить станет гораздо труднее, не каждый справится.
— Так ведь каждому это и не нужно. В батальоне есть три мастера-оружейника, а у них — все необходимое для отливки пуль. Штуцеры же все имеют совершенно одинаковый калибр — четырнадцать миллиметров по краям нарезов"так что пули подойдут к любому. И это не только в нашем батальоне, но и во всей русской армии. Оттого она и перевооружилась на штуцеры так поздно — сначала следовало придумать, каким образом сделать так, чтобы все они получались одинаковыми по калибру.
Фридрих почувствовал, что был неправ в своем неприятии нарезного оружия. И ведь предлагал же ему Петр купить эти, будь они трижды неладны, штуцеры! Ладно, на всю армию это вышло бы слишком дорого, но два-три полка, вооруженных ими, очень бы не помешали. Да, но ведь придется еще и капсюли покупать, а это тоже наверняка не копейки…
