– Надо… Ненавижу это слово!
– Надо. А можно совет, ковуй?
– Говори, лекарь. Обещаю если не исполнить – выслушать.
– Слушай тогда. Как вернешься в Чернигов, не стремись свидеться с князем Ярославом наедине. Расскажи все при свидетелях. Лучше – вообще на Торгу либо у ворот в храм, где народа побольше.
– Зачем?
– Серьезно не понимаешь?
– Господи… – выдохнул Беловод, страдальчески сморщившись. – Господи, за что же Ты сотворил нас такими?..
– Смеем ли мы задавать Богу такие вопросы? – спросил Богумил. – И правильно ли понимаем деяния Божьи?
– И понимают ли сами боги, что творят? – продолжил Миронег.
– Креста на тебе нет! – вспыхнул Беловод. – По-язычески твердишь!
– Креста – нет, – согласился Миронег. – Только оберег.
Три всадника мчались к югу, прочь от места битвы. Беловод, неприязненно поглядывавший на Миронега после этого разговора, заявил, что у безымянной реки, которая виднелась у горизонта, он отделится. Путь ковуя – на север, к Чернигову, лекаря же с болгарином он не неволит. Земля большая, хватит места для многих путей. Непересекающихся путей, подчеркивал Беловод.
Миронег не спорил.
Река была неширокой, грязной и пахла падалью.
И это не самое плохое.
Навстречу нашим всадникам, неведомо как не замеченный ранее, выскочил вооруженный отряд. Это были бродники, сбежавшие от Гзака; но уж дармовую и легкую добычу они упускать не собирались.
Трое против двадцати. И кажется, Чернигов не дождется гонца, Богоматерь недосчитается одного из паломников, а Русь, даже и не заметив того, потеряет последнего хранильника.
Твои шутки, Хозяйка, думал Миронег. Твоя воля.
И брал свои мысли обратно, благо это так легко сделать. Богиня унизилась однажды, предлагая себя. Второго унижения она не допустит; месть богини обязана быть изощренней.
Скорее всего, это была случайность. Несчастливая, смертельно опасная, но случайность.
А человеку для того боги и дали волю, чтобы бороться со случаем.
Миронег повелительным движением удержал руку Беловода, потянувшегося к висевшему за спиной луку.
– Не понадобится, – сказал он.
И голос Миронега был так убедителен и страшен, что ковуй поверил и подчинился.
Давно, в те годы, когда юный Миронег обучался в северных землях своему искусству, он слышал от учителя одно заклинание. Учитель запретил вспоминать его без крайней нужды. Это был не устный, а магический запрет, и только сейчас, в миг смертельной опасности, чары спали, и Миронег вспомнил, что нужно сказать.
Древний язык помнили только несколько магов на всей земле. Он не был приспособлен для человеческого горла, говорили на нем в далеком прошлом гиганты, населявшие утонувший после неудачной для них войны с богами остров. Гиганты не были людьми, и Миронегу пришлось долго тренировать гортань, чтобы правильно выговаривать странные звуки заклинаний.
На древнем языке произнесено было заклинание ускорения времени. Эти же слова, прочитанные в обратном порядке, время замедляли.
Беловод и Богумил с объяснимым для христиан отвращением и невольным ужасом смотрели за творимым на их глазах языческим действом. Грех ведь не только в неверии, грех и в нежелании удержать от неверия другого. Грех – не остановить убежденного язычника.
Но не грех ли – смиренно ждать бессмысленной гибели?
Да, Христос умер на кресте – но ведь со смыслом…
Миронег преобразился. Обострились черты лица, стали резкими, внушающими страх и почтение. И это у лекаря, в обычные дни такого незаметного и добродушного.
Со скомороха спала маска, а под ней – воин. Или волхв.
Не шутите с шутами. Странные звуки заклинания, то захлебывающиеся, то задыхающиеся, сиреневым облачком вылетали изо рта Миронега, растворялись в воздухе. Ковуй и болгарин растерянно молчали. Пар – в середине мая, в полдень? Да, видимо, слова эти были на редкость холодны.
И смертельны.
Сиреневое облако росло в размерах, как тесто в кадке. Оно упорно не желало растворяться в воздухе, окрашивая все вокруг себя. Границей облака стала тонкая радужная полоса, змейкой извивавшаяся в воздухе.
Миронег сказал еще что-то гортанное.
Плохое.
И облако исчезло, сгинуло, словно и не было его никогда. Змейка же осталась, радужная, красивая.
Быстрая, как удар кнута.
Вытянувшись в ровную линию, радужная змея полетела к бродникам. Не головой, не хвостом, – где они у светящейся полосы? – а боком. Режущей кромкой без лезвия меча.
Бродники погоняли коней, боясь, не ушла бы добыча, застывшая в страхе на противоположном берегу безымянной речушки. Лошадиные копыта уже смочила речная вода, когда воздух перед бродниками вскипел и стал твердым, как щит катафракта.
Миронег уже видел такое, давно, там, на Севере, но все равно его едва не вывернуло наизнанку. Болгарин побледнел, сжал рукой нательный медный крест с такой силой, что с ладони скатилась капля крови. Ковуй Беловод наклонился в сторону, чтобы струя рвоты не забрызгала седло и одежду.
Полоса стала квадратом, змея превратилась в дверной косяк, и через эту дверь бродники рванулись в реку.
Умирая, они не чувствовали боли. Просто, за мгновение прожив отпущенные им годы, состарились и рассыпались в прах, тотчас подхваченный и разнесенный вездесущим ветром.
Так просто. Были молодые воины на прекрасных боевых конях, и вот уже костлявые одры, не в силах удерживать тяжелых всадников на своих спинах, падают наземь, а сами всадники не могут подняться, потому что они очень стары, ноги, покрытые вспухшей сетью вен и желтыми лоскутами отмирающей кожи, не слушаются, иссохшие руки подгибаются. По груди, видимой через лохмотья расползающейся одежды, ползут зеленоватые пятна тления, выпавшие зубы перекатываются во рту, как камешки, попадают в горло, вызывая приступы кашля, натужного, старческого. Вот бьется в агонии один из упавших, второй, третий… Коней рядом с ними уже нет, кони живут меньше людей, на месте, где они упали, лежат костяки с комьями гнилого мяса.
И все это – за мгновение; лишь затем изумленная память, прокручивая раз за разом образы случившегося, восстановит подробности.
– «Прах есть, и в землю отойдешь», – шептал Богумил, не отрываясь глядя на происходящее. Не отрываясь – сил не было, Господь знает отчего, сам же болгарин и не задумывался об этом.
Беловод заметил, что после заклинаний Миронега он не слышал ни единого звука. Бродники умирали в полной тишине. Такое бывает, если вода попадет в уши или когда смотришь на улицу через окно, закрытое толстым куском слюды. Но слюда не бывает абсолютно прозрачной.
А бывает, что за мгновение человек проживает жизнь и умирает?