Неожиданно все закончилось.
Хлопали патроны в подсумках, взрывались гранаты, разбрасывая куски мяса по болоту, да хрипел разбитой грудью эсэсман.
Еж наклонился к нему:
– Эй, Раймонд Паулс, говорить то можешь?
Юра засмеялся, утирая дрожащей рукой пот со лба.
Дед покосился на Андрюшку:
– Ты его чего, знаешь что ли?
– Нее… Это единственный латыш, которого я знаю.
– Еще Валдис Пельш, – поправил его Семененко.
– Ах да, эй, Пельш, ты кто?
Тот только хрипел в ответ.
Юрка пригляделся к погонам:
– Два ромба на погонах, три в петлицах… Гаупт! Ребят, да мы гауптштурмфюрера в плен взяли!
– Ого! – Еж обрадовался так, что аж подпрыгнул. – Ни разу еще офицера СС живого не видел!
– Ты недавно вообще фашистов только в кино видел… Эй, имя какое, враг народа? – дед легонько пнул латыша в бок.
– Чего это только в кино-то? Они у нас регулярно попадаются, скинхедами называют, азербайджанцев лупят, на стенах про величие России пишут.
– Еж, помолчи, потом расскажешь. – Юра нагнулся и стал обшаривать карманы офицера. – Есть зольдбух… Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс… Лиепая, год рождения тысяча девятисотый… Место службы… Черт разберет этот немецкий!
Второй… батальон, ага! Ди… Леттише фрай… вилли… виллиген… бригаде… Тьфу ты… Чего это такое?
– Доброволец латышский, и так ясно. Ладно, давай пока свяжем и сходим посмотрим, чего там наши-то делают?
Пламя к тому времени уже спало, только кое-где чадили останки эсэсовцев. Пахло жареным мясом. Еж остался караулить пленного, дед же с Юркой пошли на островок по вонючему перешейку.
По пути Юра ругался сам на себя:
– Ну как же так, винтовку то я не проверил… Мушка сбита была… Вот ведь, а? Ведь знаю же, все почистил, в порядок привел, а вот мушку не проверил.
– Так ты что, не стрелял из нее?
– Нет… Пока тут сидели одни, старались не шуметь, когда вы появились – опять не до шума было.
– Наука… Эй, вы там! Целы? – гаркнул дед.
– Ага! – Ответил кто-то, похоже, Вини.
– Сюда давайте, мы тут пленного взяли!
Ритка старалась не смотреть на скрючившиеся обожженные трупы, сквозь обуглившуюся черную корку которых, просвечивало красное мясо. Странно, но какой-то гордости или удовлетворения она не чувствовала. Наоборот, отвращение к самой себе.
Наконец, страшное место осталось позади.
Они подошли к связанному эсэсману, возле которого сидел Еж. Андрейка пояснял тому, что латыш реально неправ. И сейчас не прав и в контексте политическом тоже. И что еще проситься будете обратно к России, но уже поздно будет – не возьмем.
– Чего, Еж, политинформацию ч-читаешь? – спросил Юра.
– Объясняю ему важность момента. Чтобы проникся.
– А смысл? Все равно сейчас в расход пустим, чтоб не дышал. А то вон как ему больно дышать-то…
Гаупт вздрогнул на этих словах деда.
– Глико-чо! – удивился Кирьян Васильевич. – Понимает по-человечьему!
– К-куда он денется…
– Понял? А я тебе, что говорил? Или все расскажешь, или шлепнем на месте! – и Еж убедительно клацнул затвором.
В этот момент подал голос Вини, внимательно изучавший офицерскую книжку гауптштурмфюрера:
– А ведь я его знаю…
– Чего? – удивились все в один голос.
– Это тот самый Герберт Цукурс. Я про него в универе доклад делал…
– В к-каком универе? – переспросил Юра.
– Ребят, вы чего? Я же историк, все-таки. Он летчиком был до войны. Популярный был, как у нас Чкалов. А в июле сорок первого перешел к немцам служить. В команде некоего Виктора Арайса служил. Так что ли?
Вини сел на корточки перед полулежащим Цукурсом.
– Четвертого июля сожгли заживо в рижской Большой хоральной синагоге около полутысячи евреев. Так?
Цукурс зло прищурился, не отводя взгляд от студента, но не говорил ни слова.
– Восьмого декабря расстреляли около трехсот детей в больнице на улице Лудзас. Так? Это же вы с Арайсом на груди у себя новорожденных разрывали руками! Так? К началу декабря 1941 года, согласно отчёту СС-айнзацгруппы 'А', в Латвии было уничтожено уже более тридцать пять тысяч евреев, а за всю войну, из более чем восьмидесяти тысяч латышских евреев, уцелеет только сто шестьдесят два человека. Кстати, историки потом долго спорить будут, кто из вас эту знаменитую фразу сказал: 'Что за латыш, если он не убил ни одного жида?'
– Вы странные, какие-то… – вдруг прохрипел Цукурс. – Много знаете… Жалко я вас не прибил… Краснопузые сволочи!
– Но, но! – приосанился дед. – Это еще посмотреть надо – кто краснопузый, я или ты, ирод балтийский!
И плюнул ему в лицо:
– Ритулька, девонька отойди-ка… – ласково сказал Кирьян.
Она молча покачала головой. Мол, не пойду.
Латыш чего-то заругался на своем языке, когда дед приставил винтовку к лицу.
Дед крякнул:
– Чего бармишь? Молишься ли чего?
Цукурса аж затрясло. Он вспотел так, что на носу повисла мутная капля пота.
– Не молишься, лаешься… – констатировал факт дед…
– Погоди, Кирьян Васильевич, чего-то эта сука уж очень легко отделаться хочет, – отвел винтовку Валера. – Давай-ка его по-конокрадовски…
– Это как? – заинтересовался Еж.
– А так, – ответил дед, – берешь конокрада – за руки, за ноги – и с размаха о пень. Грудью.
– Нафиг, – ответил Еж. – Я вот читал, может его к двум березкам привязать за ноги. Дугой согнуть и отпустить. Порвут его деревья, как тузик грелку.
– Быстро слишком, – вмешался Валера. – Привязать его задницей голой на муравейник, через три дня сдохнет.
– Да на кол его! – посоветовал Юра, – Правда, тут искусство нужно. Садят человека на кол, и тщательно опускают, стараясь, чтоб деревяшка не задела жизненно важные органы. И вышла в правую подключичную впадину. Мучался чтобы подольше. И снизу подпорку делают. Чтобы не сполз.
– Возиться еще… С ним… На костер его. Или просто прикладами забить.
– Погодите, – встрял Вини. – Вон в 'Старшей Эдде' есть описание казни для таких… Викингов. Кровавый орел, называется. Ребра от позвоночника отрубаются, разворачиваются как крылья и легкие вытаскиваются наружу. Ты ж у нас орлов немецких любишь? – нагнулся он к латышу, глядя в его побелевшие от страха глаза. – Вот и сделаем тебе орла! Сам таким орлом будешь всю оставшуюся жизнь. Правда, не долгую. Фу, ты… Обкакался, что ли? Завоняло-то как…
– Мужики! Вы чего, обалдели совсем? – Рита с ужасом переводила взгляд с перекошенных, ужасных лиц ребят. – Так же нельзя! Вы же… Вы же, как он станете! Ну, так же нельзя!
– Да ладно, Рит… Собаке собачья…
Прервал спор дед. Просто и быстро, вновь приставив винтовку к лицу гауптштурмфюрера и выстрелив в лицо фашисту, слегка отвернувшись.
