— А она, — старик опять мотнул головой в сторону храма, — как к тебе относится?
— Никак не пойму, — честно признался Артем.
— И ты, наверное, мучаешься от своего непонимания. И во всем пытаешься разглядеть знаки ее расположения. Она взглянула как-то по-особому — не подобрела ли она ко мне? Она сегодня улыбнулась мне ни с того ни с сего — не означает ли, что полюбила? Эх, молодежь-молодежь... — проворчал жрец-каннуси. Ни дать ни взять какой-нибудь российский дед на завалинке. — Она, — на сей раз он показал на храм посохом, — из Кумазава. Знаю их семью, еще бы мне ее не знать. Мне всегда казалось, что у каждого Кумазава душа заключена в камень. Только камни разные: крепче, хрупче, изящней, грубее, круглее, пористее, гранит, яшма, сердолик... Словом, разные, как я сказал! Но любой камень — запомни это, юноша! — можно расколоть. Какой-то можно расколоть ударом меча. Какой-то — сбросив на него сверху камень больше и тяжелей. А третий — сделав так, чтобы по капельке точила вода. Или поочередно поливая камень сперва кипятком, потом студеной водой. Ты понимаешь меня?
— Э-э, — призадумался Артем, что ответить, но придумать ничего не успел.
— Или вот еще что можешь сделать. — Жрец ткнул верхним концом посоха Артема в руку и заговорщицки понизил голос. — Поймай окодзэ, заверни в белую бумагу и скажи: «Окодзэ, пошли мне удачу в моих любовных делах, я разверну тебя и дам увидеть солнечный свет». Окодзэ любима ками гор, они помогут ей, а она — тебе. Но только не забудь...
Старичок задрал голову — ага, это он услышал шаги Ацухимэ. Девушка вышла на крыльцо, надела тэта, спустилась к ним, присела рядом на ступеньках.
— А теперь, прежде чем уйти, ты мне, девочка, — жрец легонько ткнул ее посохом в бедро, — расскажешь, что случилось с мастером Мацудайра?
Вот тут Артем опешил так опешил. Прямо рот разинул. Да и Ацухимэ явно растерялась. А старик мелко захихикал. Утер побежавшую по губе слюну.
— Ты думаешь, девочка, я здесь никого не знаю, ни о чем не слышал? Господин Мацудайра раз в пять лет навещает святилище Касуга. Я держал в руках его меч, такой меч никогда не забудешь. Откуда у тебя его «Свет восемнадцати лун», а? И носишь ты его в неродных ножнах, поэтому он так и бренчит. Что все это значит?
Опа! Вот это уже новости дня и для Артема. «Свет восемнадцати лун» у нее в сумке! Да может ли такое быть? Похоже, старичок-каннуси что-то напутал. Артем повернулся к Ацухимэ, вопросительно посмотрел на нее и тоже стал ждать объяснений.
— «Свет восемнадцати лун» я украла, а на его место всунула другой меч с похожей рукоятью. Я не самурай, я — женщина, я не обязана строго придерживаться «Пути воина». Я хочу, чтобы человек, больше других виновный в смерти мастера, умер от его клинка...
— Подожди, — перебил старичок, — очень много всего. Моя мысль не поспевает за всем сразу. Давай говори по порядку, девочка. Так значит, мастер Мацудайра умер?..
* * *
... Они шли сумрачным даже в самый разгар дня, живым коридором из ветвей лиственниц. Они уходили от святилища Касуга, и Артему было немного жаль уходить. Видимо, лесной храм олицетворял собой покой, Артем же ничего не имел против толики покоя.
— Ты все решила для себя? — спросил он Ацухимэ.
— Да, — твердо сказала девушка.
— Ты все еще хочешь убить Нобунага своими руками?
— Да.
— Помнишь, ты мне как-то сказала: «Считается, женщина должна убить себя, когда посягают на ее честь. Но зачем убивать себя, когда я легко могу убить того, кто посягает на мою честь»? — Артем остановился, преграждая путь Ацухимэ и вынуждая ее остановиться. — Зачем тебе убивать себя, когда можно убить Нобунага и самой остаться в живых! Скажи мне... Вот ты — из знатного самурайского рода, ты — дочь самурая, сестра самурая... И украла легендарный меч «Свет восемнадцати лун». Неважно, какие мотивы тобой двигали, но ты ведь украла. А можешь ты пойти на сделку с яма-буси, если дело касается судьбы твоей страны?
Ацухимэ задумалась. Думала она довольно долго, ногой шевеля старую хвою на тропе.
— Я — женщина, я не самурай, — она подняла взгляд на Артема. — У женщин иные представления о чести. Я могу пойти на сделку с яма-буси, если дело касается моей родины. Я на многое могу пойти ради своей страны...
— Я тут тоже кое-что обдумал. И хочу предложить тебе план, который позволит не только сорвать подлые планы Нобунага и спасти страну Ямато от монголов, но и тебе оказаться гораздо ближе к твоей заветной мечте — влиять на государственные дела.
— Говори, — твердо сказала Ацухимэ...
Глава семнадцатая
ПИКНИК НА ЯПОНСКОЙ ОБОЧИНЕ
Вечно в заботах, снуют то туда,
то сюда воробьи на гнездах...
Бусон
Они отошли от деревни Дако примерно на два ри и остановились на привал. Конечно, они не устали. Два ри перехода для них, молодых и выносливых, — это что для скаковой лошади полкруга ипподрома. Просто они захотели перекусить. Даже молодым и выносливым нужно время от времени подкреплять свои силы.
А дело в том, что постоялого двора, где они могли бы за звонкую монету сытно отобедать в подходящих условиях, в деревне Дако не имелось. А на кой он нужен деревне Дако! Паломники, которые изредка сюда наведывались, ночевали в храме, это разрешалось. И ели они то, что приносили в собой в узелках и коробах. Или же, на худой конец, покупали пищу у крестьян. А сами крестьяне, считающие каждое зернышко риса, вообще не понимали, как можно питаться где-то еще помимо дома. По последней причине в Дако отсутствовали наряду с постоялым двором также всяческие чайные дома, рестораны, бистро, пирожковые, шарико-колобковые, закусочные и прочий общепит.
Артем предложил своей спутнице зайти в любой на выбор крестьянский дом. «За какую-нибудь серебряную монету, — уверял Артем, уже понемногу начинающий разбираться в здешних цено-меновых отношениях, — они устроят нам императорский пир». Но Ацухимэ от крестьянского дома отказалась наотрез. «Ну да, ну да, — Артему были понятны причины столь категоричного отказа. — Мы же знатной самурайской фамилии. А крестьяне стоят на низшей ступени кастовой лестницы. Ниже только забойщики скота, с которыми отпрыски самурайского дома и одним полевым воздухом дышать не станут»[45].
Ацухимэ осталась на улице, когда Артем зашел в крестьянский дом и купил еду в дорогу. Даже во двор не вошла. Воспитанный в демократических традициях цирковой гимнаст хотел было указать знатной дамочке на маленькую такую неувязочку в ее взглядах на жизнь: мол, выращенную крестьянскими руками пищу есть можно, а с самими тружениками села общаться, значит, зазорно? Ну да ладно, пожалеем ее сословные чувства. Уж чего-чего не желал Артем, так это ссоры со своей спутницей. Тем паче на почве классовых противоречий.
