Впрочем, не стоит забегать вперед. До Новгорода предстояло еще добраться, и обратных дорог было целых три. Одна вела в Белое озеро и дальше по рекам на север до Онеги, а там рекой Свирь до Ладоги и в Волхов. Но она была неудобна для меня тем, что тогда я попадал напрямую в Новгород и заехать в Бирючи уже не мог.
Вторая — самая длинная — по Шексне до Волги и дальше ею до Твери, потом Тверцой до Торжка, а далее двояко. Если надо напрямую к царю, то лучше всего волоком до Меты и далее по ней в Ильмень-озеро. От него до Новгорода рукой подать. Если же попытаться заехать к Долгорукому, то и тут варианты. Можно водой точно так же до Ильменя, а потом взять круто влево до устья Шелони и вверх по ее течению до Порхова, от которого до Бирючей можно добраться за пару дней. Это водой. А если реки встанут, то забрать влево сразу от Торжка и рвануть посуху. Словом, действовать в зависимости от погодных условий.
Третий путь весь посуху, конный. Он короче всего, но стоит погоде испортиться, полить дождям, и четыреста верст по своей проходимости запросто превратятся в тысячу — все-таки на дворе уже Фома — большая крома[26], и, если месяц грязник покажет свое истинное лицо, мало не покажется.
Вдобавок для такой поездки непременно нужны надежные кони, уже испытанные и проверенные, чтоб не подвели. У меня их не имелось. Покупать тут? Рискованно, да и не найду я таких, чтоб именно для верховой езды.
Проще всего посоветоваться с народом, но со мной были ратные холопы, то бишь наемники, которых я нанял с Тимохиной помощью незадолго до отъезда. Что уж там он им наболтал обо мне при вербовке — бог весть, но после его рассказов все они смотрели на меня, как на героя из старинных былин, и каждое мое слово воспринимали как некое откровение, а в любой незначительной фразе искали второй, глубинный смысл. И находили, между прочим, хотя не без помощи все того же Тимохи, ухитрившегося расшифровывать их влет.
Разумеется, стременной действовал небескорыстно — немалая толика славы перепадала и ему как ближайшему помощнику, сподвижнику и соратнику героя. Словом, мантия моей славы, непомерно раздутая моим стременным, надежно укрывала нас обоих. Все правильно — короля играет свита, даже если она такая куцая, как у меня.
Единственное неудобство — советоваться с ними после всего этого никак нельзя. Богатырь не может колебаться в своих решениях, иначе какой же он богатырь?! Поэтому приходилось хитрить, спрашивая о чем-либо с таким многозначительным видом, словно я уже принял свое глубокомудрое решение, а их просто проверяю на сообразительность и смекалку.
С таким выражением лица я и опросил свою маленькую дружину на предмет обратной дороги, после чего скрепя сердце объявил окончательное решение — едем по Шексне и Волге и просим судьбу, чтобы не спешила с морозами. Кто в славянской иерархии отвечает за погоду — я не знал, поэтому положился на уже привычного златокудрого красавчика. Глядишь, и растянет Авось осень еще на месяц.
Авось не подвел — растянул.
Это был как раз тот случай, когда самая длинная по своей протяженности дорога оказалась чуть ли не самой короткой по времени. Гребцы тоже не подкачали, но, если бы Ицхак узнал, сколько серебра я им пообещал, он обязательно заявил бы, что за такую деньгу сам бы сел к веслу, а мне бы напророчествовал скорую голоштанную перспективу.
Я плыл, рассеянно подставляя ладонь под нескончаемый осенний дождик, и радовался, что не поехал верхом — точно увяз бы. Как пить дать. А вынужденным бездельем я не тяготился. Человек зачастую не любит одиночества только потому, что он в это время оказывается в дурной компании. Я одиночество любил. Да и подумать было о чем, благо что обстановка располагала.
Но чем больше я размышлял, тем все больше приходил к выводу, что я неправ. В корне. Нет-нет, ночи с Анютой, как я ее ласково называл, тут ни при чем. Здесь мне каяться не в чем. Не любил я — жалел. А жалеть можно по-разному. Она нуждалась в жалости именно в такой форме. И у кого язык повернется сказать, что ни в чем не повинная девушка не заслужила всего трех ночей любви, да еще на всю свою оставшуюся жизнь?
Зато что касается покушения на царскую жизнь, то тут чем дольше я размышлял, тем все крепче становилась моя убежденность, что убийством царя можно только усугубить все беды.
«Не убий» тут ни при чем. Далек я от христианского всепрощения. Глупое оно. По-моему, прощать зло само по себе означает помогать ему. Да, косвенно. Да, с самыми благими намерениями — авось усовестится, авось сам поймет и раскается. Только тут кудрявый весельчак Авось на выручку не придет. Он дуракам не помогает, и правильно делает. Как раз тот самый случай, когда благими намерениями вымощена дорога в ад. Зло можно уничтожить, лишь противопоставив ему ответное зло — только еще сильнее и беспощаднее. Как в математике. Минус на минус дает… Правильно, плюс, то бишь добро.
Но не всегда. В моем конкретном случае как раз может получиться еще хуже. Как ни крути, но, завалив сейчас царя, я автоматически предоставлю трон наследнику. Вон она, фигурка юного восемнадцатилетнего царевича, который в случае смерти отца станет Иоанном V. Лицо надменное, подбородок вздернут чуть ли не до неба — еще один божий избранник, убежденный в том, что он имеет право творить любые гадости. Может, и не его в этом вина — папашка так научил, но народу от этого не легче.
Я впервые услыхал о старшем сыне царя два года назад, когда плыл в Москву из Твери. Просто донесся разговор двух горожан. Говорили они вполголоса, но суть я уловил: та еще скотина. Дальше — больше. Ни одного доброго слова об Иване-царевиче мне за все время так и не довелось услышать. И до забав батяниных он охоч, и в казнях самолично участвует, и девок насильничать ему в радость.
Получалось, что они с батей одного поля ягоды. Но если Иоанну IV осталось тиранить Русь не так уж и долго — двенадцать лет, то этот, в связи с юными годами, сев на царство, проживет как минимум втрое, а то и вчетверо дольше этой дюжины лет, а двух извергов подряд не выдержит любая, самая долготерпеливая держава. Русь и сейчас-то хрипит от натуги — уж больно тяжкую ношу на нее взвалили.
Да и Годунов слишком юн. Если царевич напялит на себя шапку Мономаха, то навряд ли Борис сможет вылезти в первые. Возьмет Иван и женит брата Федора на какой-нибудь другой девахе, а не на сестричке Годунова, и что тогда? А ведь именно Борис надежно укрепит и украсит столицу. Именно он, а не Петр I отправит первых ласточек — молодых боярских сыновей для обучения за границей, построит массу городов на юге и на востоке, тяжелой уверенной поступью продвигаясь все дальше и дальше. Даже идея завести в Москве первый на Руси университет также принадлежала ему. Впервые власть в его лице проявит заботу о народе во время страшного голода, на который Иоанну было абсолютно наплевать…
