- Открывай, твою мать, - орет капитан, стуча рукояткой пистолета, - стрелять буду!
- Не будешь ты стрелять, - громко говорю я.
Они, все пятеро, поворачиваются ко мне. Глаза от испуга расширяются. Моя Гюрза в правой руке, прижатой предплечьем к боку, переводит свой черный зрачок дула с одного на другого. Как меня всегда поражало, что в детективных фильмах ходят с пистолетом в вытянутой руке. Так ведь и выбить ствол недолго. Очень хорошо, что кабинет находится справа по коридору. Я успел рассмотреть на всех автоматах переводчики огня в положении предохранителя. А вот у капитана ПММ, и, если патрон дослан, может сдуру пальнуть с самовзвода.
- Так это ты старший пары шпионов? - удивленно спрашивает он.
- Лапша это на уши, - отвечаю я, но закончить не успеваю. Капитан резко сдвигается за одного из солдат, одновременно поднимая пистолет. Правильно делает. Хорошо его учили. С трех метров и в движении не промажешь. И телом своего воина в броннике прикроется. Звук выстрела гулко разносится по коридору. Промазать с такого расстояния в руку капитана я не мог. Только один сержант-сверхсрочник сбивает калаш с предохранителя и пытается передернуть затвор. Приходится в прыжке выбивать ногой автомат из рук. Рядовые стоят, не дергаясь, с отвисшими челюстями. Что возьмешь с необстрелянных танкистов? Отшвыриваю ногой пистолет капитана в конец коридора. Хозяин ствола на глазах бледнеет и заваливается на спину.
- Аптечка у кого-нибудь с собой есть? - спрашиваю я у испуганных солдат.
- В машине должна быть, - говорит сержант, потирая ушибленную руку.
- Бегом, нужно противошоковое и перевязочный пакет, - командую ближайшему рядовому, успев оценить состояние лежащего капитана, - и не вздумай пытаться даже направить ствол в мою сторону, пристрелю.
- Стой, смотри, - вспоминаю я, кручу у него под носом своими красными корочками с крупными золотом тиснеными буквами СГБ и добавляю, - о водителях и парне у дверей зала ожидания не беспокойся. Живые они. Скоро в себя придут. Давай беги.
Только начинает затихать дробный стук сапог солдата, как дверь кабинета распахивается, сбивая одного рядового на пол, и оттуда выкатывается Валерка со своей Гюрзой, зажатой сразу в обеих руках. Поводив стволом и осмотревшись, он расцветает довольной улыбкой, увидев меня. Оценив обстановку Злобин немного расслабляется, встает сам и помогает встать солдату. В ответ на мой вопросительный взгляд Валера тут же докладывает:
- Оперативный дежурный по управлению уже выехал. Ему сам Лаврентий Павлович наши полномочия подтвердил.
Из двери кабинета высовывается лысая голова с любопытно-испуганным выражением на лице. Наверно дежурный по станции.
- Тахта или диван есть? - спрашиваю я.
Голова молча кивает.
- Несите, - командую я рядовым, указывая на капитана.
Как оказалось, пуля из моей Гюрзы прошла через мягкие ткани руки, чуть задев кость. Много крови он потерять не успел, но месяц в госпитале он все же провалялся, прежде чем вернуться на службу.
****
Мы со Злобиным по возвращению в Москву получили благодарность от Самого. Он вызвал нас на следующий день после приезда. Иосиф Виссарионович долго расспрашивал именно о недостатках подготовки рядового состава. Видимо, наша информация была не первой по этому вопросу. А еще через неделю было принято решение о формировании младшего командного состава СА начиная от командиров отделений только из военнослужащих сверхсрочной службы. С учетом повышения зарплаты сверхсрочникам еще на двадцать процентов от и так уже не маленькой, желающих остаться служить среди демобилизующихся вполне хватало, чтобы выбирать лучших.
В офицерском корпусе Советской Армии начались чистки. Нет, не в смысле расстрелов, хотя они по решениям трибуналов тоже были. Кстати командир того танкового полка оказался зятем самого маршала Егорова. Вот их вместе потом и расстреляли. Были введены ежегодные аттестационные комиссии. Не соответствуют знания и умения должности и званию, могли легко снять командира, вплоть до генералов. Ох, и учеба в войсках началась. В зачет командира шла оценка боеготовности его подразделения. Было и много внеочередных повышений.
У нас в СГБ тоже была переаттестация. А я как раз перед ней диплом в МГУ защитил. С моей памятью и старыми знаниями из прошлой жизни это было несложно. С экзаменами и зачетами на переаттестации у меня также никаких проблем небыло. Ну и заполучил... внеочередное звание полковника. А так как председатель нашей Комиссии Спецконтроля генерал-майор Горленко зачеты завалил, то Лаврентий Павлович предложил Сталину мою кандидатуру. Иосиф Виссарионович одобрил. Будем пытаться соответствовать и оправдать оказанное доверие. А так как наша Комиссия официально при Политбюро ЦК ВКП(б), то я стал еще и кандидатом в члены ЦК и одним из замов маршала Берии. Да, высоко здесь взлетел Егор Синельников в свои двадцать четыре года. Ох, и круто падать буду, если сорвусь. Хотя вон Павел Васильевич Рычагов уже генерал-майор. А ему всего двадцать шесть.
С Пашей я познакомился, когда получил приказ лично проконтролировать положение дел в авиации. А там сложно было, когда начали поступать первые серийные Ил-10, Ту-2 и Ту-4. Согнали большую часть всех пилотов и техников на два десятка новых крупных авиабаз под Оренбургом и чуть ли не круглосуточно стали эксплуатировать новые самолеты. В том районе как раз два новых нефтекомбината заработали с приличным выходом высокооктанового авиабензина. Запасных моторов несколько эшелонов пригнали. Как только моторесурс к концу подходил, так сразу же меняли. На каждый новый самолет была очередь вначале, пока машин было мало, до двадцати экипажей. Самолеты днем практически не стояли на аэродромах. Регламентные работы производились в основном ночью.
В свою маленькую группу Комиссии Спецконтроля я включил двух прикомандированных летчиков-испытателей Петра Михайловича Стефановского и Гринчика Алексея Николаевича, а затем поехал инспектировать эти авиабазы. Очень тяжелые весна и лето были в этом году для Советской авиации. Посмотрели мы с Валерой на адову работенку летчиков, а Петр Михайлович с Алексеем поучаствовали. Я никогда не забуду, как шестерка штурмовиков прошлась над полигоном и вымела все мишени пушечным огнем. Зайдя на макеты с высоты каких-то двухсот метров, они на снижении превратили деревянные стволы зениток в щепки. Штурмовики и фронтовые бомбардировщики работали только в светлое время суток. А вот экипажи Ту четвертых уже научились взлетать и бомбить бетонными чушками в темноте по заранее освещенным осветительными авиабомбами мишеням. Посадку они производили уже после рассвета.
