Ознакомительная версия.
В дебрях один за другим вспыхивали факелы. Зарождаясь около большого огня (костра, надо полагать), они расползались в цепь, и цепь эта, несомненно, приближалась к оступившимся в ловчие ямы «Самуму» и «Белому скорпиону». Возник и пополз со всех сторон невнятный угрожающий гомон, смешивающийся в однообразное «нга-нга-нга-нга-нга…». Алият бросилась к противоположной амбразуре.
— И там то же самое!..
— Понятно… — сдавленно выговорил Ар-Шарлахи. — Поджигать идут…
Постоял, решаясь, потом приоткрыл заслонку и звучно нараспев произнёс, почти выкрикнул:
— Нганга ондонго!
Закрыл поспешно и снова припал к стеклу. Неужели не сработает?.. Левве говорил, что однажды остановил так целое племя… Кажется… Да! Цепь огней заколебалась. Гомон смолк. Ещё несколько секунд прошло в напряжённом ожидании. Факелы горели, не приближаясь.
Снизу забарабанили в крышку люка. Алият (выяснилось, что она стояла на крышке) сделала шаг в сторону и, нагнувшись, рванула кольцо.
— А ну-ка тихо! — прошипела она отшатнувшемуся Айче. — Быть при оружии и ждать приказа. Всё!
Рискуя лишить Айчу сознания, захлопнула люк и, медленно выпрямившись, повернулась к Ар-Шарлахи.
— Теперь понимаю… — еле слышно сказала она. Попятилась и задела штурвал. — Вот теперь я всё понимаю… Прав был Лако…
Ар-Шарлахи, не слушая, высматривал что-то сквозь толстое стекло заслонки.
— Нет, это ненадолго… — с отчаянием бросил он. — Сейчас приведут колдуна и пойдут снова… Продержаться бы до утра…
Он оглянулся и увидел глаза Алият. Она стояла у амбразуры, и полоса лунного света теперь пересекала её лицо наискосок.
— Ты что?.. — Ар-Шарлахи шагнул к Алият, и она вжалась спиной в переборку. Он остановился, всё понял — и засмеялся. Смех, правда, вышел невесёлый.
— Вот, наверное, и Левве так… — сказал он, жалко кривя рот. — Когда его пришли убивать… сразу после указа… Наверное, он тоже пытался отогнать толпу этими своими заклинаниями… И, вероятно, с тем же успехом…
Прошло уже довольно много времени. Цепь факелов по-прежнему держалась в отдалении. Отдельные огни гасли, выгорая. Снова приоткрылся люк.
— Там вроде по борту что-то прошуршало, — сипло сообщил Айча. — Проверь, на палубу никто не взобрался?..
Впрочем, можно было уже и не проверять. Все трое отчётливо услышали в тишине позвякивание металла и шлёпанье босых ног.
— Кто говорит нганга? — прозвучал снаружи гнусавый и какой-то даже нечеловеческий голосок. Слова он выговаривал странно — словно на вдохе, а не на выдохе.
— Я… — хрипло отозвался Ар-Шарлахи.
Снаружи помолчали. Потом странный голос раздался снова:
— Выйди, кто говорит.
Трое переглянулись. В рубке было темно, поэтому Ар-Шарлахи не видел выражения лиц Айчи и Алият.
Сделал шаг к дверце, ведущей на палубу, и почувствовал повыше локтя знакомую сильную хватку маленьких пальцев.
— Надо идти… — как можно тише выдохнул он. — Может, договорюсь…
Пальцы, помедлив, разжались. Ар-Шарлахи приоткрыл дверцу и, шагнув наружу, тут же её захлопнул. За спиной немедленно лязгнул лёгкий стальной засов.
Перед Ар-Шарлахи на осветлённой луной палубе стояла гладкая, словно выточенная из чёрного гранита, тщедушная человеческая фигурка. Тонкие запястья были украшены браслетами из золотой проволоки, на узкой впалой груди раскинулись полукружиями нанизанные на кожаные шнуры кусочки металла, какие-то клыки, просверлённые камушки и даже черепа мелких ящерок. От пояса до колен простиралась столь же сложно устроенная юбка из полосок шкур, древесной коры и кожаных плетёных ремешков.
Ар-Шарлахи взглянул в лицо незнакомцу и вздрогнул, увидев ощеренную деревянную маску, очень похожую на ту, что когда-то показывал ему премудрый Левве.
* * *
Неяркие трепещущие отсветы небольшого костра выхватывали из мрака резные свирепые морды идолов, и казалось, что жестокие деревянные боги гримасничают и перемигиваются. Должно быть, издалека пришлось тащить сюда низкорослым чёрным туземцам толстенные эти столбы. Здесь-то ведь ни единого прямого ствола не сыщешь… Стало быть, не зря матери в тени Ар-Шарлахи (да и везде, наверное) пугали детей, что, если будешь гулять допоздна, попадёшься чёрным колдунам, ворующим лес в безлунные ночи. Сколько раз, помнится, Ар-Шарлахи из озорства забирался вечером в самую чащу и, зловеще ухая, принимался ломать подобранные с земли сухие сучья. И малышня с визгом летела в селение.
Не одну, должно быть, жизнь пожрал любой из этих идолов ещё в ту пору, когда был деревом… Ар-Шарлахи представил себе туземцев, бесшумно крадущихся в полной темноте к указанному колдуном стволу. Опасное дело… Заметит кто-нибудь из жителей тени — тут же поднимет тревогу. Если успеет, конечно… А ведь люди в самом деле иногда пропадали…
— Так ты знал Левве? — тихо спросил Ар-Шарлахи. Неподвижное лицо Мбанга, всё покрытое страшными в своей правильности шрамами, не слишком отличалось от скинутой им маски. Та же резьба, только не по дереву, а по живому…
— Нет, — всхлипнул на вдохе жуткий ночной голосок. — Его знал НТонба. Он дал ему маску, чтобы его не убивали.
— Не помогла ему маска, — сказал Ар-Шарлахи. — Когда был… — Тут он усомнился, знает ли Мбанга слово «мятеж», и решил построить фразу попроще и поподробнее. — Когда большие белые люди стали убивать друг друга, Левве тоже убили. Убили за колдовство.
Ему показалось, что Мбанга усмехнулся, но скорее всего причиной были всё те же отсветы костра, словно ощупывавшие шрамы на неподвижном чёрном лице колдуна.
— Либи… — Так он произносил имя Левве. — Либи не мог колдовать. Чтобы колдовать, надо быть чёрным. Надо уметь говорить в себя. Надо всегда жить в пустыне, а не спускаться с гор. Надо много знать и иметь шрамы на лице. — Колдун помолчал и повторил: — Либи не мог колдовать.
— Да, — сказал Ар-Шарлахи. — Колдовать он не мог. Но другие думали, что может. А ещё его не любили за то, что он считал вас людьми, а не животными.
— Либи был добрый человек, — равнодушно прошелестел Мбанга. — Но он очень мало знал. Он думал, что животные хуже людей.
Ар-Шарлахи несколько опешил. Честно говоря, он просто хотел польстить чёрному народцу. Последние слова колдуна озадачили его и отчасти даже испугали.
— Если ты не встречался с Левве, — проговорил он наконец, — как ты выучил наш язык?
Чёрный колдун, по обыкновению, ответил не сразу.
— Я позволил поймать себя. И служил большим белым людям очень долго.
— Зачем?
— Хотел знать.
— Знать наш язык?
— Нет. Другое.
Ознакомительная версия.
