Через неделю в лагере появился посыльный от разведчиков, доложил:
– Вчера, уже под вечер, объявились два вражеских фрегата. Долго ходили вдоль берега туда-сюда, все стекла подзорных труб сверкали на закатном солнце… Потом неприятель спустил на воду четыре гребные лодки, которые подошли к самому обрыву, под которым лежат мортиры. Осмотрели шведы все, ощупали. Потом команда из шести вооруженных матросов высадилась на берег, толково прочесала там все. Даже дошли те матросы до брошенного полкового лагеря. Потом лодки вернулись на фрегаты. А те сразу же отчалили к западному берегу.
– Все, господа мои, пора срочно половину полка перебрасывать к озерному берегу! – решил Егор. – Не сегодня, так завтра сам Лешерт пожалует к нам в гости! Вторая половина полка пусть дальше усердно стучит своими топорами, таскает к озеру готовые лодки и плотики. Только все надо делать очень тихо, чтобы не спугнуть противника…
Прошли сутки, другие… Время тянулось нестерпимо медленно, напряженное ожидание бесконечно утомляло.
– Где же они? – недоумевал Никита Апраксин. – Может, ждут устойчивого западного ветра? Или же почувствовали ловушку и берегутся?
Тем временем наступило полноценное русское лето: солнце жарило уже вовсю, кругом витали чудесные ароматы зацветающего разнотравья, приглашая погрузиться в сладкий послеобеденный сон…
– Александр Данилович! – позвал чей-то знакомый и взволнованный голос. – Господин генерал-майор, просыпайтесь же скорее!
– А, что? – Егор неохотно вынырнул из завлекательной пучины цветного эротического сна, сел на войлочной кошме, расстеленной под раскидистым дубом – в тенечке, торопливо провел ладонью по лицу.
– Пришел командор Лешерт! – радостно сообщил Апраксин, широко улыбаясь и демонстрируя свои белоснежные зубы (большая редкость – для тех времен!). – Всей своей эскадрой – пришел!
Егор внимательно, буквально «прилипнув» глазом к окуляру своей подзорной трубы (было пасмурно, следовательно, предательских солнечных бликов можно было не опасаться), осматривал корабли противника, а внутренний голос дотошно комментировал увиденное: «Двенадцать штук – полный состав, что просто отлично! Суда стоят очень компактно: до самого дальнего фрегата будет метров триста пятьдесят, до ближней двухмачтовой шняги – метров двести… Тоже совсем неплохо! Вон – флагманская яхта „Каролус“, где Лешерт держит свой командорский вымпел. Прав был капитан Тихий: очень красивая и элегантная штучка – эта яхта! Прямо-таки – сплошное совершенство… Так, что у нас с ветром? Легкий юго-западный бриз, похоже, что к ночи он стихнет полностью… Смотри-ка ты, эти ухари и плоты притащили с собой!»
Действительно, за кормой двухмачтовой шняги, которая называлась (по странному совпадению?) «Катериной», наблюдалось три длинных и широких плота, связанных между собой крепкими канатами.
– Это они на западном берегу разжились надежными плотами и только после этого заявились сюда – брошенные пушечки прибрать к загребущим рукам. К плотовым бревнам-то даже настилы прибиты дощатые! – насмешливо высказался Апраксин. – Ну надо же – до чего обстоятельные и хозяйственные ребятки…
На плоты тем временем с борта «Катерины» спустились матросы, вооруженные только короткими веслами, а вот от фрегата «Вахтмейстер» отчалили две гребные шлюпки, плотно заполненные людьми с длинными ружьями в руках.
До самого вечера шведы усердно возились с мортирами, перетаскивая их на плоты. Две пушки были успешно установлены и закреплены на настилах, а вот с третьей возникли существенные проблемы: правое колесо очень прочно увязло в коварном илистом дне озера. Видимо поняв, что до темноты им уже не управиться, матросы – во главе с офицером в темно-синей треуголке с ярко-желтой окантовкой – выбрались на обрыв и первым делом развели очень высокий костер, очевидно извещая эскадру о том, что завершение операции откладывается до утра.
Приближался рассвет, на небе по-прежнему было хмуро и пасмурно, но черная ночная мгла уже сменилась серым предрассветным сумраком, ветер полностью отсутствовал. Сзади негромко хрустнула сухая ветка, рядом с Егором, неотрывно наблюдавшим за озерной призрачной гладью, на кошму осторожно опустился Никита Смирнов, доложил вполголоса:
– Господин генерал-майор! У нас все готово: плоты и лодки размещены вдоль берега, люди расставлены. Ждем только условного сигнала…
– Будет вам сигнал! – заверил Егор, не торопясь, докурил трубку, тщательно выбил ее о каблук своего сапога, спрятал в карман охотничьего сюртука, из другого кармана достал ручную гранату, резко провел кончиком короткого фитиля по рукаву сюртука, убедившись, что фитиль горит ровно и уверенно, метнул гранату в сторону дотлевающего шведского костра.
Громыхнуло очень качественно, разрывая на мельчайшие части чуткую и беззащитную утреннюю тишину…
«А какой еще надежный сигнал можно было придумать? – чуть смущенно пояснил внутренний голос. – Уж что пришло в голову, извините…»
– Я пойду с первым батальоном! – скороговоркой сообщил Смирнов и, не дожидаясь согласия начальства, вскочил на ноги и припустил к берегу.
– Полковник, а ведет себя – как последний мальчишка! – недовольно проворчал себе под нос Егор. – Ничего, вот дело закончится, я тебе, воинственный ты наш, такую знатную головомойку устрою, век не забудешь…
Все вокруг сразу пришло в движение, загремели первые выстрелы: это солдаты третьего батальона, не участвующие в «водных процедурах», уничтожали сонных шведских моряков, неосторожно заночевавших на берегу. Егор снова приник к окуляру подзорной трубы: вдоль всей береговой кромки были видны силуэты многочисленных лодок и плотов, медленно, но целенаправленно продвигающихся к вражеским кораблям, совершенно беззащитным и беспомощным при полном штиле.
Очень похоже, что на шведских судах началась классическая паника. Одни капитаны велели поднять якоря, что привело только к тому, что фрегаты и шняги начали неуклюже вращаться вокруг своей оси. Другие же шкиперы велели спустить на воду гребные шлюпки – чтобы попытаться уйти на веслах к западному берегу, бросив сами корабли на произвол судьбы. Загрохотали беспорядочные пушечные залпы, дружные ружейные и пистолетные выстрелы…
Лодки и плоты – с русскими солдатами – густо облепили шведские корабли. Вот уже с передней мачты «Катерины» был спущен шведский сине-желтый флаг, а по штормовым трапам, переброшенным через борта «Каролуса», начали шустро карабкаться наверх крошечные фигурки…
Неожиданно над флагманской яхтой-красавицей вверх поднялся яркий огненный шар, через мгновение по ушам больно ударила сильная звуковая волна, подзорная труба предательски выскользнула из рук. «Наверное, кто-то из шведских офицеров, не желая сдаваться в плен, подорвал пороховой погреб! Скорее всего, что и сам Лешерт, больно уж он, по рассказам пленных и перебежчиков, горд и заносчив», – понял Егор, сильно тряся головой, чтобы избавится от противного звона в ушах.
Когда он в следующий раз навел подзорную трубу на место завершающейся схватки, то увидел только гигантское облако грязно-серого дыма, из которого время от времени выныривали одинокие лодки и плоты, стремящиеся вернуться на берег…
Через полтора часа из трофейной шведской шлюпки на песчаную косу, слегка пошатываясь, выбрался Михаил Сомов – командир второго батальона. Мишкина голова была туго обмотана какой-то окровавленной тряпкой, раненая правая рука располагалась в широкой холщовой перевязи, переброшенной через голову.
– Господин генерал-майор! Эскадра шведского командора Лешерта полностью переведена под руку русскую! – смертельно усталым голосом доложил Сомов. – Три судна затонуло во время взрыва порохового погреба на флагманской яхте «Каролус», остальные находятся на плаву и готовы к плаванию!
– Наши потери? – глядя в сторону, спросил Егор.
– Около шестидесяти убитых, сто пятьдесят человек – ранены и контужены!
– Что с полковниками Апраксиным и Смирновым?
– П-погибли оба, Александр Д-данилович! – заикаясь, сообщил Мишка и заплакал, тоненько всхлипывая…
Егор сидел на речном обрыве, свесив ноги вниз, и, изредка прикладываясь к горлышку прямоугольной бутылки с зубровкой, разговаривал сам с собой:
– Два молодых полковника, оба – Никиты. Молодые, русоголовые, широкоплечие, кровь с молоком – если говорить коротко… Погибли вот. Жалко – до слез… А ведь по всем документам, которые я читал раньше, в двадцать первом веке, эскадра командора Лешерта была захвачена с минимальными потерями. Причем на дно пошла только флагманская яхта, так как пороховой запас на «Каролусе» был совсем незначителен. Правда, произошло все это на три года позже… Что же получается: данные страшные смерти – плата за спешку? История так подло мстит – за свое ускорение? «Параллельный мир» собирает свою дополнительную дань?
