Надолго в городе не задержались. На восходе солнца галеры подняли якоря и отплыли. Минск стал быстро удаляться, таять в зелёных кронах лесов, только маковки церквей еще долго поблескивали на солнце.
Спустившись вниз по рекам Свислочи и Березине, мы попали в русло Днепра и по нему дошли до устья Припяти — по обоим берегам этой реки располагалось ныне раздробленное на уделы Турово — Пинское княжество. Очень скоро на водной глади Припяти, широко и привольно катящей свои воды, галеры повстречали медленно идущие против течения грузовые дощаники из Смоленска с трюмами полными продовольствия и военных припасов.
Вообще, речное путешествие проходило благополучно. На ночь гребной флот причаливал к берегу, на кострах и полевых кухнях готовилась пища, а затем все заваливались спать до утра. Здесь на нас, в отличие от литовских земель, никто и не думал нападать.
Если простым пехотинцам приходилось весь день грести вёслами, а высадившись на берег разбивать лагерь и заниматься самообслуживанием, то я катался по рекам как «сыр в масле». Ей Богу, в Смоленске мне так никогда не доводилось отдыхать! Постоянные дела, разъезды по производствам, тренировочным центрам, опостылевший политес с боярами, общение с простыми мизинными людьми и целый ворох других забот и хлопот — отнимало неимоверно много сил, как физических, так и моральных.
Когда мы останавливались вне пределов населённых пунктов, где — нибудь на обширных заливных лугах, то спрыгнув на берег, неспешно проходясь, я разминал затёкшие от долгого сидения мышцы. В это время мои телохранители разбивали шатёр, зажигали в нём свечи и накрывали стол. А я, размявшись, с другой частью телохранителей и кружащимися поблизости воеводами, иногда сам готовил шашлыки из маринованной баранины. Под начинающим багроветь небом мы все вместе собирались в шатре и весело поглощали дымящееся мясо, запивая его кто чем горазд. Спиртное я употреблял только после громких побед русского оружия, в остальные дни предпочитал квас. На вечерних посиделках говорили о делах минувших, строили планы на дни грядущие. Через час — полтора все расходились, а я, накинув на голову и плечи москитную сетку, улёгшись на пуховик, незаметно проваливался в сон.
Сон заснувшего лагеря, вместе с часовыми, охранял древний, заросший бурьяном лес. А высоченные сосны молчаливо, слегка раскачиваясь от ветра, словно на волнах мачты корабля, казалось, всматривались в ночную даль, там, где никогда не спят только далёкие звёзды.
Попадающиеся в пути малые речные турово — пинские городки, завидев нас, без боя открывали свои ворота, а их население всем скопом присягало на местных торгово — вечевых площадях, после чего, все расходились на церковные службы. А я со свитой направлялся в терем или боярские хоромы, в них устраивались пиры. Ни с местными боярами, ни с удельными князьками — измельчавшими потомками князя Святополка Изяславича, никаких проблем не возникало, во всяком случае, мне никто не осмеливался перечить. Боярам, по большому счёту, всё равно, кто у них князь, а гонор и спесь местных многочисленных Рюриковичей жизнь уже и так давно пообломала. Причём это произошло ещё пару — тройку поколений назад, когда их прапрадеды из гордых князей, из — за беспрестанного дробления уделов, превратились по своему статусу, положению в обществе, в нечто слабо отличимое от местного боярства.
Потомки князя Святополка Изяславича уже не первое поколение зависели от своих более сильных соседей. Поэтому неудивительно их поведение. Стоило им лишь узреть подплывающую к их городкам огромную судовую рать, как они безропотно отворяли ворота своих детинцев, не выказывая даже мысли о сопротивлении. Эти удельные владетели были подручными турово — пинских князей, а опосредованно через них находились, в зависимости от политической конъюнктуры, в подчинённом положении от галицко — волынских, черниговских или киевских Рюриковичей. Поэтому присягали и переходили под мою руку эти князья сразу, без каких — либо внутренних протестов и колебаний.
Но с Припятьскими столицами, крупнейшими городами Туровым и Пинском так гладко, как с их уделами, не вышло. Башенные ворота Туровского детинца и окольного города удалось снести направленными взрывами, заминировав их в ходе ночной вылазки. А затем на Туров прямо с галер обрушился десант. Впрочем, бои внутри города и детинца не приобрели затяжной характер, слишком неравны были противостоящие друг другу силы.
В полдень состоялся мой торжественный въезд в Туров, полностью покорённый всего лишь за несколько предрассветных часов. Въехал я в город на вороном коне с позолоченной сбруей, в блестящем воронённом доспехе, и в накинутом на плечи, по такому случаю, красном, расшитым золотом корзно. Меня сопровождал выглядевший не менее эффектно десяток всадников из личной сотни. Пехотные подразделения, выстроенные вдоль главной улицы, ведущей через весь окольный город в детинец, лишь завидев нашу кавалькаду, громко кричали «Слава!». Вдоль всего пути следования за спинами моих воинов ненавязчиво мельтешили туровчане, пытаясь получше разглядеть своего нового правителя.
Верный своему давнему правилу — казнить князей, оказавших мне вооружённое сопротивление, я не изменил ему и сейчас. На главной площади города, вместо срубленного вечевого колокола, дрыгал в судорогах ногами вздёрнутый в петле туровский князь. За этим представлением безмолвно наблюдали согнанные на бывшую Вечевую площадь горожане. Все уже прекрасно знали, что вечевые собрания у смоленского князя совсем не в чести.
После жарких боёв в Литве все события в Припятьских землях происходили в какой — то дремотной тишине. Солнце парило нещадно и никому, ничего не хотелось делать. Какая — то апатия, словно заразная болезнь распространилась среди моих ближников. И я тоже не устоял перед этой «хворью». Воеводы в светлице бывшего туровского князя о чём — то лениво переговаривались, а я, раздевшись по пояс, вышел на гульбище, расположенное на теневой стороне терема. Здесь я провёл больше часа, не думая ни о чём. Опёршись о перила, вдыхал густой знойный воздух и попивал квас, заодно рассматривая с высоты раскалившиеся от горячего солнца, узкие улочки и дворовые постройки местного детинца, сейчас с избытком заполненные пехотинцами.
Сонная идиллия была нарушена внезапно появившимся гонцом, срочно присланным сюда Пинским филиалом «РостДома». В послании сообщалось о том, что на волоке между Припятью и Западным Бугом появилось большое войско во главе с волынским князем, движущееся на Пинск.
— … ополчение и дружина идут посуху, но с собой у волынян есть и ладьи — на них сплавляют припас, — немного страшась и смущаясь, закончил говорить банковский клерк.
В горнице установилось молчание, все присутствующие воеводы обдумывали услышанное.
— Пинский князь Михал Владимирович верно уже знает о приближении своего союзника Василько, а потому город свой просто так не сдаст, — первым нарушил молчание Бронислав, а затем как плотину прорвало:
— Надо волынян громить, пока они ещё в пути!
— Правильно! А то потом придётся выковыривать их из Пинска.
Большинство полковников сошлись во мнении, что волынян желательно перехватить ещё в пути, не допустить их проникновения внутрь городских стен Пинска.
— Решено! — я ударил ладонью по столу, прекращая дальнейшую дискуссию. — Грузовые дощаники с ратьерами пойдут позади, своим ходом. А гребной флот будет действовать налегке, без осадных орудий и конницы. Пинск мимо проплывём, сразу направимся к истоку Припяти. Волыняне не успеют далеко уйти от волока, до Пинска раньше нас точно не доберутся. Встретим их в пути и хорошенько отмутузим! Возражения есть?
Присутствующие дружным хором голосов одобрили этот план.
— Выступаем немедля! — заявил тоном, не терпящим возражений, и решительно встал из — за стола.
Вёсла вспенивали дымящую утренним паром Припять. Пинск мы прошли ещё вчера, крепостные стены были усеяны любопытствующими лицами горожан высыпавших и торчащих за парапетом, во все глаза пялящихся на проплывающие мимо корабли. Они с удивлением и страхом наблюдали, как проходили плотно заполнявшие собой всю речную стремнину десятки грозных чёрных лодий, с лёгкостью буравящих речную гладь. Пинчане, не веря собственным глазам, рассматривали единообразно облачённых в брони и надоспешники воинов. С ума сойти, целые тысячи бронных воинов поднимались вверх по Припяти!
