Только что в туалет не провожали. И то, не факт. Может, я просто еще не нашел, каким образом они подглядывают и там. Финские изврашенцы.
Люди Риекки не то, чтоб не скрывались. Ни фига подобного. Они вообще не оставляли меня в покое ни на минуту, буквально выпячивая свое присутствие. Даже ночью я слышал, как по коридору вышагивает очередной «охранник». Под окнами, кстати, тоже. Видимо, Риекки прикинул одно к другому и догадался, каким образом я в первую ночь оказался в номере, минуя холл и центральный вход.
Конечно, всему этому придавался вид заботы о моем здоровье. Мол, имеется строгий приказ господина оберштурмбаннфюрера, который велел беречь драгоценное тело своего спасителя до полного выздоровления.
Однако я прекрасно понимал, на самом деле Риекки просто перестраховывается. Он боится оставлять меня одного, потому что не знает, чего ждать. Вот и держит поблизости сразу несколько человек. И еще в его глазах я видел надежду. Огромную. На то, что скоро проблемный русский уедет из Финляндии и он этого русского больше никогда не увидит.
В принципе, черт бы с ними, с его сыскарями, но в некоторых моментах их присутствие доставляло массу неудобств. Даже откровенно мешало.
Например, люди Риекки едва ли не под ручку сопровождали меня в прогулках по Хельсинки. Вернее, сопровождали нас. Я выходил из гостиницы только с Ольгой.
Ольга…Это единственный момент, который действительно радовал. Пошел процесс сближения. Мы каждый день отправлялись в парк, который находился напротив гостиницы, и проводили там по два-три часа. Просто прохаживались по аллеям, сидели на скамейках. Выглядел наш променад, конечно… Смех один.
Впереди, не торопясь, двигались я и Чехова, на расстоянии нескольких метров от нас топали сыскари. Обычно в количестве двух штук.
Ольгу это ужасно веселило.
— Знаешь, Алексей, мне кажется, будто господа полицейские выполняют роль дуэний. Следят за твоей честью. Опасаются, как бы я не оставила на твоей репутации несколько пятен. — Смеялась Чехова каждый раз, когда мы, дойдя до конца аллеи, разворачивались в обратную сторону и нос к носу сталкивались с парочкой хмурых мужчин, не успевших вовремя оказаться за нашими спинами.
Мужчины суетливо отскакивали в сторону, позволяя нам пройти, а затем снова пристраивались сзади.
— Тебе смешно. Мне — хоть плачь. Я за всю свою жизнь ни разу не находился под столь бдительным контролем. Может, сбежим? — Отвечал я актрисе, на что она реагировала еще более громким смехом. Мол, дурачок, куда бежать? Кто тебе даст?
Кстати, мы с госпожой Чеховой в первый же день после покушения, когда она явилась в номер, перешли на «ты». Актриса сама так решила.
А еще мы…даже не знаю, как точнее назвать…подружились.
Конечно, формулировка «подружились» по отношению к красивой женщине звучит несколько странно и даже нелепо, но наше с ней общение выглядело именно так. Хотя я с огромным удовольствием формат дружбы сменил бы на что-нибудь приятное.
Тем более, за эти дни, благодаря нашим встречам, я действительно начал испытывать некое подобие увлечения и даже лёгкой влюбленности. Все-таки, Ольга — особая женщина. Именно про таких, наверное, говорят — в ней есть порода.
Начиная с того дня, когда она появилась на пороге номера, мы проводили много времени вместе. Утром, после посещения врача, завтракали в ресторане отеля, потом уходили в парк.
Все наше общение, естественно, прикрывалось ностальгией по России. Ностальгией Чеховой, естественно. Я-то ещё не успел соскучиться.
Ольга в первый же день попыталась расспросить меня о Родине. Но я решил сразу расставить все точки над «и». Поведал Чеховой печальную историю своей жизни.
Мол, сознательные, и не очень, годы провел в детском доме. Ничего толком не видел. Ничего толком не знаю. По сути это была чистая правда. Ну что я ей расскажу? Как прекрасно бегать кругами среди берёзок по территории секретной школы? Или блесну парочкой выражений Шипко из разряда «в рот те ноги»?
О жизни в Союзе образца 30-х годов мне особо нечем было поделиться. И тут память деда вообще не поможет. Он сам ни черта кроме детского дома не видел. Поэтому, я ненавязчиво передал инициативу в наших беседах Чеховой.
Вот ей действительно было о чем поведать. Она развлекала меня историями о юности, о театре, о своей тётушке, тоже Ольге и тоже Чеховой. Той самой, которая была супругой Антона Павловича. Вспоминала Российскую Империю, дворян, свой круг общения, театральные байки.
В общем, говорила моя спутница, а я слушал. Внимательно. Тем более, по сюжету мы вот-вот должны были перейти к тому периоду ее жизни, который уже связан с Германией. А это, пожалуй, крайне любопытный момент.
На самом деле, в случае с актрисой помогло покушение, устроенное Клячиным. Прямо не дядя Коля, а Дедушка Мороз. С Мюллером свел, с Чеховой свел. Пусть косвенно, но тем не менее.
Как оказалось, она узнала о случившемся и по этой причине явилась в номер, чтоб справиться о здоровье. Я не стал уточнять, у кого узнала. И без всяких вопросов понятно.
Просто Чехова вообще не интересовалась моим побегом из Союза. А это, как минимум, странно. То есть, левый, не имеющий отношения ни к сыскной полиции, ни к Мюллеру, человек, непременно спросил бы, Леха, а ты как вообще оказался в Хельсинки? Ни черта подобного. Чехова вела себя так, будто я вообще живу в Финляндии давным-давно. Соответственно, она прекрасно знала, когда и каким образом я попал в эту страну.
Именно поэтому, спустя три дня нашей дружбы, чудесных прогулок и милых бесед, я на сто процентов понял одно. Ее ко мне приставили. Так можно сказать. Ну или, если выражаться более мягко, убедительно попросили.
Думаю, с помощью актрисы Мюллер захотел понаблюдать за мной прежде, чем встретиться лично. Посмотреть ее глазами на потенциального «друга» Третьего Рейха.
Возможно, сильно посвещать Чехову в подробности он не стал. Просто обозначил, мол, есть вот такой загадочный тип, надо с ним пообщаться, разговорить. Вдруг что-нибудь выскочит интересненькое. Все-таки приятные беседы с красивой женщиной вполне неплохо развязывают мужские языки. Тем более, я в глазах окружающих выгляжу молодым, нахрапистым и горячим.
Единственное, что радовало, Ольга явно не из
