И чего я распелся? Вроде не перед девчонками выступаю. А действительно, с чего вдруг? И только задавшись этим вопросом, я понял то, что мое подсознание распознало само. Этим ребятам я должен отдать все. Потому что завтра пойду с ними в бой…
В час ночи пришел замполит и разогнал нас. Но еще одну песню я все-таки спел.
Рассмеялась ты и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Почему Викентьев не выходит со мной на связь?
* * *
Другая война. Ну а как это еще можно назвать? Там она была Великой Отечественной. А здесь… Заводы и фабрики работали шесть дней в неделю. В воскресенье люди отдыхали. Ходили в кино и театры там, где они были. Выбирались на свои садовые участки. Еще в тридцать восьмом всем желающим стали давать по десять соток. Студенты, а их в стране стало очень много, подтягивали «хвосты» или весело отмечали окончание сессии. С одной стороны, война с фашистской коалицией, а с другой – как жили, так и живем. Война – она где-то там, на западе. Даже отпуска не отменили. У кого-то две недели, а на вредных производствах – месяц. Подъем патриотических настроений во всех слоях общества огромный. Добровольцев в армию – полно. Вот только мало кого берут. Ну кому нужен необученный солдат? А если этот доброволец – квалифицированный рабочий? Вот и давай на производстве свои сто-сто три процента нормы. Сто десять? Вот тут уже разбираться начнут. Если ты такой способный и трудолюбивый, что действительно можешь больше других сделать, так получи за это премию. А если технологию нарушаешь и гонишь количество за счет качества? Так за это еще в том же тридцать восьмом начали давать на первый раз условные сроки с поражением в гражданских правах. Молод и силы девать некуда? С работы не отпускают? Учись! Партия и правительство все для этого сделали! Не очень квалифицированный, талантов особых и семьи нет, в армию не берут, а на месте не сидится? Так вон повсюду объявления, «требуются на стройки народного хозяйства». Страна как будто и не замечала войны. Прокладывались новые дороги, старые расширялись и покрывались слоем черного асфальта. Снимались новые фильмы, в театрах ставились новые спектакли. Люди любили друг друга и рожали детей.
А войска работали строго по планам. Я просматривал свежие сводки с фронта. На душе было и радостно и горько одновременно. Радостно, потому что, несмотря на ожесточенные бои, потери были минимальны. Горько… Очень горько было за ту, мою первую Родину. Столько народа погибло в той Великой Отечественной войне!
В двери опять показался Поскребышев:
Егор Иванович, все уже собрались.
Я посмотрел на часы. Тринадцать пятьдесят восемь.
Приглашайте.
Предстояло обсудить текущие вопросы и проверить готовность к операции «Удар молнии».
Почему Викентьев не выходит со мной на связь?
* * *
Вот подумай сам, – майор легонько постучал папиросой о пачку, вытряхивая из нее крошки табака, промял мундштук, прикурил от одноразовой газовой зажигалки и продолжил: – Чем ограничивается высший пилотаж на «Яке»?
Ну как чем, – капитан отвел взгляд от окна, за которым вдали виднелось взлетное поле аэродрома, – летно-техническими характеристиками самолета и умением пилота.
Правильно, – в интонации майора прозвучали учительские нотки. Задолго до войны он много лет проработал инструктором в авиаучилище, – а если летчик хороший?
Ну, – капитан задумался, – способностью пилота переносить перегрузки.
Вот, а я о чем, – удовлетворенный ответом командир полка потянулся стряхнуть пепел в гильзу от зенитного снаряда. Медали на его груди тихо звякнули. – А Василий на пилотаже умудрился уже три самолета развалить. Причем два списали на земле, как не подлежащие восстановлению, а позавчера… – майор помолчал, – позавчера под Остроленкой его эскадрилья прикрывала понтонную переправу. Он сбил двух «лапотников» и, уходя от «худого» на выходе из пикирования потерял крыло.
Как это – потерял? – удивился капитан. Он только сегодня вернулся в полк после лечения и с большим интересом выслушивал новости вперемешку с рассуждениями своего друга и командира.
А вот так! Комиссия во главе с инженером дивизии дала заключение о превышении расчетных перегрузок. Как Василий умудрился не только успеть покинуть разломанный самолет, но и раскрыть купол парашюта, я не понимаю, – майор загасил папиросу и тут же достал из пачки новую. – Может, помогло то, что на пикировании фонарь отсосало?
Подожди, – возбужденно прервал друга капитан, – после десятка «же» Вася выпрыгивает и спокойно приземляется на парашюте?
Именно!
Ну силен! Прямо зверь какой-то!
Командир полка посмотрел на друга и расхохотался. Капитан непонимающе глядел на смеющегося. Тот, вытирая слезы, объяснил:
Василий себе новый позывной взял – «Зверь».
Теперь улыбались уже оба.
Если бы только это! – майор опять стал серьезным, встал и подошел к окну. Низкие тучи, накрывшие аэродром, и были причиной того, что командир полка мог свободно пообщаться с другом. Синоптики, увы, не обещали летной погоды еще два дня.
Если бы только это, – повторил майор. – Восторженная пехота, наблюдавшая за боем снизу, тут же предоставила Васе машину с сопровождением. А в машину складировали трофейные «гостинцы». В результате вечером весь полк пьяный был, обмывая трех сбитых.
Каких трех, ты же говорил, он двух «лаптежников» сбил?
Так ему же еще «мессера» записали, – объяснил майор, – «худой», который за Васей погнался, на выходе из пикирования не смог вписаться в траекторию «Яка» и вмазал в землю.
В общем, неделю назад с ним что-то произошло. Ну, ты же сам Васю знаешь. Обычный летчик, да, хороший пилот, но ничего особо выдающегося. А тут пришел ко мне и потребовал тренировочный полет. В тот день на фронте относительно тихо было, ну я и разрешил. Соответственно, решил понаблюдать. Сам понимаешь, если что, то моя голова с плеч первой полетит. Все-таки сын Самого… Повиражил он немного, бочку в обе стороны крутанул. А потом… – Майор помолчал. – А потом начал выделывать такое… Вот после того тренировочного полета его «Як» и списали. Ну да новых самолетов у нас, сам знаешь, хватает. На следующий день Василий сбил двух «худых» и «раму». После посадки пожаловался на плохую реакцию самолета на элероны и что машину тянет в левый крен. Техник стал осматривать «Як», а у того консоли крыльев повело, а с левой стойки шасси щитки от перегрузок вырвало. Как он посадил, не представляю. В общем, списали самолет. – Майор опять помолчал. – Да и сам Вася какой-то другой стал. Шуточек меньше. КУЛП наизусть выучил. Заносчивость куда-то исчезла. Резко повзрослел? Осознал, что война – не игрушки? Ответственность за фамилию почувствовал? – майор задавал вопрос за вопросом самому себе. – За неделю Василий заимел девять сбитых, – командир полка кивнул удивленно молчащему капитану:
