– По всему, подошли уже. – Донесение Забецкого перекочевало к ординарцу лишь с небольшой припиской: «Я тут их задержу, чем и сколько смогу, но шлите подкрепления как можно быстрее». Соблюдать политес было некогда, объяснять очевидное – глупо. Государь и так разберёт, что Буонапарте решил ударить на стыке русских с пруссаками, разрубая пополам всю позицию союзников. Превосходная организация армии позволила императору французов скрывать свой замысел почти до самого конца: собранные для решающего удара резервы уже выходили на исходные позиции, а союзное командование, отвлечённое ложными атаками на обоих флангах, опасности всё ещё не видело. Арцаков перехватил поводья, заметил серьёзного кавалергарда и вдруг вспомнил себя двадцатилетнего у стен почитавшейся неприступной османской крепости. Как же его тогда тянуло в бой! Стоять и смотреть – это генеральское проклятье, молодость должна драться и не думать ни о чужих смертях, ни о своей, а великий князь Севастиан без отцовского приказа и бутерброда не скушает, не то что не атакует.
– Тауберт.
– Да, ваше высоко…
– Останетесь при мне. Разберусь и отправлю вас с ответом. Господа, едем к ладожанам.
* * *
Теперь выползающий из-за горки неприятель был виден просто отлично. Глядя на марширующие к его редутам густые колонны, Орлов всё сильнее укреплялся в своём решении. Не ждать, не ждать, опередить! Если нельзя стоять на месте и ещё больше нельзя идти назад, остаётся идти вперёд.
На покрытом копотью лице полковника ярко блестели злые светлые глаза, превращая князя то ли в арапа, то ли в оперного демона, но держался Орлов с невозмутимостью опытного картёжника. Это Колочков в карты не играл – ни средств не имея, ни склонности… Орлов по лицу приятеля читал, как по книге, – тот готов был грызть французов зубами, но не знал, с какой стороны кусать.
– Видишь? – хрипло сказал Колочков. – Лягушатники-то!
– Да, они весьма заметны, – согласился Сергий. – Мил-друг Аникита, а не ударить ли нам, пока они всей толпой разворачиваются да устраиваются?
– А и ударить! – Угренец стукнул кулаком о кулак. – Сейчас как слетим с горочки, как врежем, а там и подоспеет… кто-нибудь. Ты ж донесение посылал?
– Посылал. Мол, ждать нельзя, всё погубим. Значит, решили?
– Да.
– Не дожидаясь приказа?
– Куда, к чёрту, его ждать?!
– Ну, раз решили… Барабанщики!
Французы не успели пройти и половины пути до высот, как два русских полка устремились вниз по склону.
* * *
Орловский посланец попался Арцакову на полпути к редутам. Генерал прочёл короткую записку-донесение, чертыхнулся и дал шпоры коню. Привычная свита рванулась следом.
На холм они выскочили, когда батальоны ладожан уже спускались. Угреньцы без командира слегка замешкались, и князь, не меняя аллюра, резко свернул, послав дончака через разбитую телегу. Тауберт со своим Аяксом арцаковский маневр повторили, прочие догнали начальство уже среди строящихся колонн. Генеральский рык своё действие возымел. Не прошло и пяти минут, как Угреньский полк скорым шагом двинулся навстречу свежей вражеской пехоте. Лехи, и спасибо, что в этот раз не кавалерия.
– Если Буонапарте возьмёт Шляффхерде и прорвётся дальше, – Арцаков ожёг взглядом свиту, точно среди поручиков и штаб-ротмистров затесался сам Потрясатель Эуроп, – нас отрежут от пруссаков, и как бы любезные союзники не уподобились австриякам! Княжевич, пиши. Его василеосскому величеству. В дополнение к рапорту Забецкого.
– Стягивать сюда другие части корпуса опасно, – счёл своим долгом вмешаться начальник штаба. – Против них французы тоже начали атаку, приковывая к месту.
– Верно, душа моя. – Арцаков уже притушил вырвавшееся на мгновенье пламя. – Только растопыренными пальцами Буонапарте не бьёт, а кулак у него здесь, перед нами. Смотри-ка…
Генералы со своими трубами могли видеть и отсюда, но для обычных глаз было слишком далеко, и Тауберт отъехал поближе к редутам, восхищённо глядя в спину уходящей в бой пехоте: ну Сергий, ну орёл…
– Ротмистр! – Так, ясно… Князь поворачивается, сейчас придётся…
Из дымного мешка вырывается ослепительное солнце. Огромное, тяжёлое, жаркое, оно валится вниз на них с Аяксом. Вспышка. Грохот. Тьма. Звон… Тишина.
– …слышите меня? Чёрт… Ротмистр?!
Что за несуразица? С чего это он разлёгся и зачем так орать?.. Какой-то гусар… Поручик… Гусары вообще громкие, а этот ещё и курносый… Ох, голова-то… того, побаливает. В спину упирается нечто твёрдое… А, прислонили к разбитому лафету. В общем, понятно – приложило тебя чем-то, друг ситный, но не насмерть и даже, похоже, без крови. Руки-ноги целы, да…
– Да я, оказывается, и встать могу! Сейчас…
– Не спешите, ротмистр. Назад я вас сейчас посылать не буду. – Арцаков. Смотрит с некоторым сочувствием… Вот ведь какой! От Забецкого подобного не дождёшься. – Я уже отправил к великому князю своего адъютанта, так что приходите в себя. Целы, и слава богу. Теперь долго жить будете.
– Спасибо, ваше высокопре…
– Сидите уж! Коня я вам одолжу, но, уж не обессудьте, гнедого.
Коня? Какого коня? Зачем?! Чёрт, он же был верхом…
Болела не только голова, но и шея, пришлось отрываться от лафета и поворачиваться всем телом. Слева не нашлось ничего примечательного, справа… Справа взгляд упёрся в осёдланный неподвижный холмик. Такой знакомый, такой серый… М-да, бедный Аякс. Отбегался, мой хороший…
– Хлебните-ка. – У губ булькнула любезно поднесённая фляга. Курносый гусар всё понял без слов, да и как бы иначе? Гибель лошади для кавалериста – потеря друга, родного существа, его не заменишь… То есть заменишь, конечно же, куда денешься, вот прямо сейчас и заменишь. И ком в горле тоже проглотишь. – Чем же это нас так?
– Зарядный ящик на батарее рванул, вот и достало. – Курносый снова понял. – Вашего серого осколками… Он начал падать, а вас оземь знатно приложило. Ушиблись, не без того, хорошо, каска выручила, а так ни царапины!
– Каска? – Точно, помята, гребень сбит напрочь, зато голова цела… Вроде бы… Что ж, прощай, Аякс. Пять лет вместе были; с тобой пять, с Орлушей – шесть… А вот каркать не надо, хоть бы и про себя, – не ворона!
– Простите, не расслышал.
И хорошо, что не расслышал.
– Коньяк, поручик, у вас неплох…
– Не у меня, у Петра Ивановича. Так встаёте?
– Встаю.
* * *
Русская пехота шла в атаку. Изнывающей же кавалерии оставалось либо злиться, либо размышлять, и фон Шуленберг обдумывал происходящее, стараясь не позволить эмоциям ударить в голову. Вывод был очевиден. Тот русский начальник, что решился на атаку двумя полками против не менее чем дивизии, немножко сумасшедший, но он абсолютно прав, а вот стоящие на месте – нет. Ротмистр не отказался бы выслушать мнения майора фон Пламмета и полковника фон Зероффа, поскольку от высочайших особ мнения, судя по всему, ждать не приходилось, и это было прискорбно. Шуленберг видел, как фон Зерофф и русский генерал, вроде бы и не сговариваясь, смотрят на шефов своих полков, и не сомневался, что взгляды эти требовательны и жёстки, как сама война.
