Глава 2
ИСТОРИЯ ОБЕРФЕНРИХА И ИОАХИМ ШЕПКЕ
Еврей — это тот, кого другие считают евреем.
Жан Поль Сартр
В тот вечер не просто лил дождь. Казалось, что именно сегодня наступил всемирный потоп… Жалкие «дворники» служебного «Вандерера» едва справлялись со своими нехитрыми обязанностями. С крыши гарнизонной гауптвахты лились настоящие потоки, ну почти как со шпигатов эсминца, который выполз на гребень волны, только что разбив носом очередной вал. Под этим ливнем, кутаясь в штормовые кожаные куртки, в конторское помещение гауптвахты нырнули две темные фигуры. «Вандерер» остался их ждать. «Мотор не глуши!» — распорядился один из них. Это был пункт, по которому во флоте не было единомыслия. Инструкция предписывала экономить горючее. Причем весьма жестко. Не было только определенности в том, что значит «экономить». Некоторые командиры велели глушить двигатель сразу же, даже когда стояли в очереди на КПП, другие, не без оснований, полагали, что на короткой остановке машина расходует бензина куда меньше, чем при постоянном «старт-стоп», и поступали точно наоборот. Ройтер принадлежал ко вторым.
Внутри было ну хотя бы сухо. А остальное… «губа» она «губа» и есть, хоть в Киле, хоть в Данхольме.
— Лейтенант Ройтер! — представился новоиспеченный командир U-Boot. — Я имею предписание получить на руки заключенного 246.
— А… жида… — протянул, зевнув, вихрастый рыжеватый оберлейтенант военной полиции. Перед ним на столе лежала слегка помятая вчерашняя газета. Он явно скучал. — А зачем он вам?
— Не понял… какого жида? Мне нужен оберфенрих Адольф Карлевитц.
— Ну вот… Я и говорю… Ранке!! — громко крикнул оберлейтенант в коридор. — 246-го на выход с вещами!!!
Унтерхорст и Ройтер недоуменно переглянулись. Что еще за новости? Еврей? В Кригсмарине? Лейтенант поднес бумаги к тусклой электрической лампочке. И Ройтер не без удовольствия увидел, как лицо его стало бледнеть и вытягиваться.
— Боже, кому это он так понадобился… — пробормотал оберлейтенант, рассматривая подпись. — Генерал СС! С ума сойти… — медленно проговорил он, машинально застегивая верхнюю пуговицу кителя.
— Ну да.
Рёстлер постарался. Хотя, наверное, для того чтобы освободить оберфенриха, было бы достаточно требования капитана порта.
Дверь лязгнула, и на пороге появился заключенный 246. «Это жид? — про себя подумал Ройтер. — Это шутка, наверное». В помещение канцелярии вошел молодой человек, лет 25 — несомненно, многовато для оберфенриха. Острые черты лица и допустимая в Кригсмарине эспаньолка выдавали некоторые характерные черты средиземноморского расового типа, но евреем его можно было бы назвать с большой натяжкой.
Ройтер, когда знакомился с его личным делом, немало удивился несообразности количества заслуг и их весьма скромной оценки руководством. Карлевитц успел отличиться в Испании, будучи вахтенным на эсминце, имел вторую квалификацию медика, диплом фармацевта…
— Оберфенрих! За что вас арестовали? — поинтересовался будущий командир.
— Вызвал на дуэль офицера… — устало-безразлично отозвался Карлевитц. Он, видимо, устал давать идиотские объяснения по нескольку раз на дню.
— За что??? — вырвалось у Унтерхорста. Их взгляды с Ройтером неожиданно пересеклись. Взгляд старпома уже выражал осознание собственной вины — он перебил командира.
— За то, что он назвал меня жидом…
— А какие-то основания у него к этому были? — «Бред какой-то, при чем тут жиды?» — подумал Ройтер…
— Я — «мишлинге», — мой отец еврей…
— О как! — вырвалось у Унтерхорста.
Теперь хотя бы становится понятно, что к чему. У парня нет «Исключительного разрешения» второй ступени,[13] но с флота не уходит. Ройтер на уровне какого-то инстинкта испытывал симпатию к людям, идущим наперекор судьбе. По крайней мере они достойны уважения куда большего, чем разные представители «флотских династий». У тех уже все схвачено с рождения практически. Раз папа адмирал — то и сын как минимум фрегаттенкапитан. Насмотрелся он на таких в Мюрвике.
— Сколько лет служите вахтенным?
— Два года. На тральщиках, на эсминцах.
— Когда овладели специальностью «медик»?
— Я, можно сказать, потомственный медик… У нашей семьи аптека в Дрездене.
— Алхимик… — шепнул Унтерхорст. И сделал многозначительный жест. Ройтер уже заметил, что его первый помощник несколько «с прибабахом». Унтерхорст был исключительным навигатором и примерным первым помощником, но при этом был склонен, как бы Ройтер это назвал, «к чрезмерному мистицизму». Он сосредоточил в себе полный набор всех возможных флотских суеверий. Стать правильным лютеранином ему очень сильно мешало природное язычество вольного города Гамбурга, которое, в конце концов, и погнало его, 13-летнего, в море. Не был он и католиком, хотя убеждение — еврей, да еще алхимик — это же как минимум слуга дьявола, если не сам дьявол — вполне католическое убеждение… Вообще не понятно, что тут еще делает командир, когда такое вскрылось.
— Карлевитц! — обратился Хельмут к оберфенриху. Унтерхорст может кланяться хоть табуретке сколько хочет, но без второго вахтенного в море они не выйдут. Пусть хоть папуас из Новой Гвинеи, лишь бы специалист был хороший, а тут, судя по всему, именно так и есть. — Вам предлагается поступить на службу в подплав. Выход в море — послезавтра. Вы знаете, что такое U-Boot — расписывать не буду. Если вы готовы со всеми плюсами и минусами это принять — милости прошу на борт.
Глаза у парня загорелись. В последнее время редко кто был готов оценить его качества как таковые, без апелляций к делам отца и деда. Он все-таки был моряк в первую очередь и гражданин Великой Германии во вторую, а еврей только в третью.
— Я готов, — не колеблясь ответил Карлевитц. — Можно вопрос, господин лейтенант? — добавил он через некоторое время.
— Слушаю вас, оберфенрих.
— Вас не смущает что я…
— Что вы еврей?
— Наполовину еврей, — вежливо уточнил Карлевитц.
— Знаете, — Хельмут перехватил вопросительный взгляд Унтерхорста. — Я готов принять в команду еврея с таким представлением о чести и достоинстве, как у вас.
Унтерхорст что-то пробубнил невразумительное, но решение командира — есть решение командира.
Надо заметить, что к подбору персонала Ройтер отнесся крайне серьезно. У него был опыт учебных походов. Он затвердил как «Отче наш», что неважных, «избыточных» вакансий на лодке нет, и один криво закрытый клапан может означать бесславную гибель лодки и всего экипажа. В этот вечер он долго не мог уснуть. Все ли правильно он сделал? Не усомнился ли первый помощник в правильности флотской субординации? Смирится ли он с тем, что теперь ему придется торчать с жидом в одной лодке, пить из одной кружки, есть с одного камбуза… О, черт подери… камбуз, еще же камбуз… а выход послезавтра…
