Железнодорожник ждал Покровского с видом римского триумфатора, принимающего покорность диких варваров. Победа, одержанная профсоюзом железных дорог над слабохарактерным царем в марте месяце, сильно вскружила голову железнодорожным служащим. Начальник станции свято верил в силу столичного приказа, наивно рассуждая, что Покровский будет играть по его правилам. Возможно, будь он генералом, или на худой случай подполковником, тогда бы ожидания железнодорожника бы оправдались, но Покровский был самой настоящей фронтовой костью, которая всегда несла на себе все тяготы военной жизни.
В служебной половине здания станции находилось ещё два человека: молодой телеграфист и розовощекая девушка, сидевшая на табуретке перед стойкой телеграфного отсека. За секунду до появления капитана они вели страстную беседу, бросая друг на друга многозначительные взгляды.
— Немедленно связь со ставкой главковерха, — приказал Покровский, глядя прямо в глаза юноши. Тот покрылся красным пятнами, суетливо одернул свой мундир и тонким, звенящим от волнения голосом произнес:
— Согласно приказу начальника станции, связь между воинскими эшелонами запрещена.-
— Я отменяю приказ начальника станции, — спокойно произнес капитан так, как будто речь шла о чём-то простом и повседневном, — вызывайте генерала Корнилова.-
Телеграфист, поймав восторженный взгляд предмета своего обожания, энергично тряханув головой, выдал Покровскому: — Мы не выполняем приказов бунтовщиков и предателей революции. Вам лучше сдаться, господин капитан, дабы не усугублять и без того свое незавидное положение.-
За столь пафосные слова телеграфист был вознагражден новым пылким взглядом своей подруги.
— Все ясно, — весело произнес капитан и, подмигнув понимающим взглядом, спросил телеграфиста:- Твоя? Пока юноша ещё решал, как достойно ответить нахальному солдафону, Покровский обернулся к пришедшим вместе с ним солдатам и приказал:
— Ну-ка, ребятушки, отведите эту красавицу в первый вагон.-
Телеграфист тревожно пискнул и попытался помешать исполнить приказ капитана но, натолкнувшись на кулак офицера, моментально сложился пополам, навалившись своим телом на откидную крышку деревянного барьера. Отчаянно пытаясь ухватить ртом спасительный воздух, он со слезами на глазах глядел, как грубые солдатские руки, тащили куда-то прочь его любимую, которая слабо пыталась сопротивляться и только жалобно кричала ему: — Митя, Митя!-
— Ну что ты, что ты, Митя, — дурашливо говорил капитан, ласково удерживая в своих руках дёргающегося телеграфиста, — дело то житейское. Засохли, понимаешь, мои орлы от фронтовой жизни, совсем засохли. Ну, ты, как мужчина меня ж понимаешь. А тут девка такая справная: грудь высокая, тело крепкое, сам понимаешь!-
Митя попытался освободиться из объятий Покровского, но тот немедленно сильным рывком приложил телеграфиста лицом к тяжелой дубовой панели барьера. Не останавливаясь ни на мгновение, он тут же поднял свою жертву, радостно убедившись, что у телеграфиста разбиты только губы, нос и ничего более. Жестко ухватив несчастного юношу за воротник, капитан приблизил его к себе, глядя на Митю горящим безумным взглядом.
— А там, в вагоне у меня пятьдесят человек и уверяю, дорогой, что никто, никто из них не откажется, — говорил он проникновенным голосом, от которого в голове у юноши разом возникли картины одна ужаснее другой, — если она выживет после этого, то виноватым будешь только ты, и никто другой.-
— Как это! — отчаянно пискнул сквозь разбитые губы телеграфист, моментально представляя себе еще чудовищнее картину своего будущего.
— А только благодаря твоему упрямству, — холодно бросил Покровский и, не выпуская из рук шею юноши, подтащил его к окну, — гляди, гляди, как её ведут на позор и всё из-за тебя. Только ты своим дурацким желанием поиграть в большую политику заставляешь меня отдавать невинную девушку на поругание. Но ты можешь её спасти. Я прикажу вернуть её обратно, если ты дашь связь со ставкой.-
Телеграфист заколебался, и Покровский безжалостно добавил:
— Смотри, смотри, как следует, быть может, в последний раз. Как только её втащат вагон, я буду уже бессилен.-
— Хорошо! Будет тебе связь! — хрипло выкрикнул телеграфист.
— Вот и молодец, вот и умница, — капитан оставил юношу и выглянул наружу,
— Свиридов, отставить веди обратно!-
Прошло несколько минут, и телеграфный аппарат извлек из своих недр следующие новости. Всё было гораздо хуже, чем предполагал Покровский. Северный фронт лихорадило, и Корнилов по-прежнему не мог покинуть свою ставку. Корпус генерала Краснова в полном составе плотно застрял под Псковом. Его энергично атаковали антивоенной риторикой агитаторы, стремясь перетянуть на свою сторону рядовой состав.
Генерал Крымов отчаянно пытался собрать под Лугой разрозненные силы своей дивизии, чтобы предпринять пеший поход на столицу. Его тоже энергично атаковали эмиссары Временного правительства и большевиков. Единственной радостной вестью была сводка с фронта: 12 армия сдержала натиск немцев, и они не смогли развить свой успех после взятия Риги.
— Что здесь происходит, милостивый государь? — раздался за спиной Покровского возмущенный, хорошо поставленный начальственный голос. По своей силе и привычке повелевать нерадивыми подчинёнными, он по военным меркам, был никак не ниже полковничьего уровня, чуть-чуть недотягивая до генеральского положения. Даже стоя спиной к голосу, капитан великолепно почувствовал, что в телеграфном зале появилась главная власть этой станции, её царь и бог.
Униженный Митя пугливо сжался на своём стуле, и в его глазах отчётливо были видны два противоречивых по своей природе чувства: страх перед начальством, и надежда на свою защиту перед распоясавшимся солдафоном, столь чудовищно разрушившего тихую жизнь маленькой станции.
Однако капитан не удостоил своим взглядом говорившего человека, спешно дочитывая последние слова с бумажной ленты. Начальник станции, а это был именно он, угрожающе засопел, увидев в руках офицера телеграфную змейку, и бросил такой уничтожающий взгляд на Митю, от чего бедный человек сразу стал меньше ростом.
— Гринев! Почему посторонние пользуются служебным телеграфом! — раскатисто выстрелил начальник станции, буквально испепеляя своим гневным взглядом несчастного юношу.
— Митя здесь совершенно не виноват, многоуважаемый Акакий Никодимович, — дружелюбным голосом пропел Покровский, аккуратно пряча в карман ленту. Он уже понял, как себя следует вести перед своим главным противником, который в своем демократическом запале, получив телеграмму от самого Керенского, уже ничего на этом свете не боялся, — просто я очень настойчиво попросил его, и, как благородный человек, он не смог отказать мне в этой просьбе.-
— Прекратите паясничать, милостивый государь, подобно уличному гаеру, — властно отрезал оскорбленный начальник станции, — и не позорьте мундир офицера, который Вы носите. В Вашем распоряжении осталось ровно пять минут, после чего Вы становитесь контрреволюционером со всеми вытекающими отсюда последствиями.-
— Ну, зачем же такие грозные слова, дорогой мой Нил Саватеевич, — продолжал куражиться капитан. Он старательно распалял душу местного властителя, стараясь сбить его важный государственный тон: — Контрреволюционер, ну какой может быть контрреволюционер из человека, который вот уже три года кормит вшей в окопах во славу своего Отечества.-
— Скоморох, шут балаганный! — бушевал начальник станции, вспоминая все возможные эпитеты, подходящие к данному моменту. Но его гневные излияния были прерваны появлением двух солдат, которые привели обратно дрожащую, словно лист девушку.
— Прекрасно! — радостно воскликнул капитан, указав рукой на пустой стул возле конторки телеграфиста, — Митя, очень прошу Вас, как истинного джентльмена, позаботиться об этом милом создании, тем более, ведь ради неё Вы так пострадали. Я на Вас очень надеюсь, — Покровский заговорщицки подмигнул испуганному юноше и легко подтолкнул его к обессилено опустившейся на стул девушке.
— А мы пока потолкуем с почтеннейшим Мокием Парамоновичем о паровозе, который позволит нам покинуть, эту, простите господа, Богом забытую станцию.-
— Хам, негодяй! — яростно взревел начальственным рыком железнодорожник, но тут случилось неожиданное. Покровский молниеносным движением руки схватил за ухо своего величественного оппонента, и с силой крутанул его. Начальник станции издал тонкий поросячий визг и, стремясь вырваться из рук мучителя, резко присел вниз. Однако от столь резвого движения грузного тела ноги защитника демократии разъехались, и он тяжко шмякнулся на пол всем своим телом.
Столь комический вид своего грозного начальника поверг Митю в глубокий шок, от чего у молодого человека отвисла нижняя челюсть и выкатились глаза. Он даже забыл про свои рыцарские обязанности по отношению к девушке, которая разом прекратила всхлипывать, наблюдая за развернувшимся действием. Оба они испытывали двойственное чувство: с одной стороны ни желали, чтобы их обидчик понес заслуженное наказание, и вместе с тем молодежь страстно хотела увидеть, как один из столпов местного общества выкрутиться из столь сложного положения.
