женщине, Полли Чармс. Предмет этой научной выставки, неувядающая англичанка, мисс Мэри Чармс, называемая Полли, родилась в…
Его замечания, скатившиеся в монотонную декламацию, прерываются несколькими раздражёнными восклицаниями, среди которых отчётливо выделяется один голос: — Быстрее, пожалуйста, Дорогой Сэр [ «Lijberherra» — саркастически], оставь всё это навозище [ «Schejssdrekka»] для тех джентльменов, которые целый день развлекаются: быстрее, давай, показывай…
Лобац откашливается, привлекая внимание. Голос запинается, затем продолжает высказывать, хотя не столь грубо и угрожающе, что они, рабочий люд, у которых нет лишнего времени, заплатили, чтобы посмотреть здесь мисс Шармс, и хотят или увидеть её, или вернуть свои деньги назад, так что: — Оставь французскую Сорбонну на десерт, для тех, кто может подождать и давай, не тяни.
Доуэрти пожимает плечами, склоняется и говорит с Мургатройдом, который тоже пожимает плечами, затем машет фрау Григоу, которая не утруждается пожиманием плеч, но, показывая суматошными кивками и ухмылками, что она просто счастлива услужить и очень удивится, если кто-то подумает иначе, быстро семенит к стене и тянет за наполовину видимый шнур. Старый грязный занавес, с едва различимым названием давно обанкротившейся фирмы-производителя патентованных лекарств, начинает — чередой рывков и толчков, в соответствии с мигающими газовыми рожками — подниматься.
И мистер Мургатройд, не дождавшись завершения этого процесса, выдвигается вперёд и, причмокивая губами, начинает говорить, а потом переходит на английский и продолжает, игнорируя, успевает ли Доуэрти с переводом и толкованием.
— Это было ровно тридцать лет назад, лорды, леди и джентльмены, ровно тридцать лет назад, в тот же день… — Но его бойкая скороговорка, явно повторявшаяся долго и часто, и, вдобавок, тот факт, что выражение «30 лет», представленное выцветшими буквами нескольких афиш снаружи, сразу же делали очевидным, что теперь «тридцать лет» было фразой ритуальной и символической. Может, он или кто-то другой наделили Полли Чармс тридцатилетним оцепенением в самом начале выставочной карьеры; а, возможно, и эта мысль вызывала трепет, Мургатройд говорил «30 лет» гораздо дольше самого тридцатилетнего срока. — Эта юная мисс Мэри Чармс, именуемая Полли, в возрасте пятнадцати лет, сопровождаемая матерью и ещё несколькими из родных…
Он смолкает в тишине, отстраняя некоторых из тех, кто удостоил его своей поддержкой, когда они проталкиваются поближе, чтобы увидеть; в тишине, Доуэрти продолжает свой перевод… который можно слушать или же нет.
Эстерхази понимает, что, по какой-то причине ожидал увидеть гроб или нечто подобное. То, что он видит на самом деле, оказывается чем-то, вроде младенческой колыбели, хотя, разумеется, намного больше и, на первый взгляд заполненной массой…
— …профессор Леонардо де Энтвистл, знаменитый месмеролог, — внезапно снова слышится голос Мургатройда, стихнувший после первого взрыва восклицаний. Его взгляд перемещается и встречается со взглядом Эстерхази. Англичанин закрывает глаза, открывает, закрывает, открывает и, в отчаянии, отводит их. Тогда Эстерхази смотрит в колыбель и то, что он там видит, почти целиком заполняющее её, было или казалось, что было, волосами… длинными и блестящими золотистыми волосами. Витки и переплетения. Необъятные локоны. Массы и массы. Тут и там в них были вплетены ленточки. И они всё тянулись и тянулись.
И, почти погребённая в них, немного приподнятая подушкой в изголовье колыбели, там была ещё и голова, человеческая голова, действительно голова женщины в начале созревания.
— Мы можем коснуться этого… мм, её?
Мургатройд начинает бормотать.
— По одному и мягко, — говорит Доуэрти. — Мягко… мягко!
Прикладывают пальцы, иные с неохотой. Прикладывают ладонь, к щеке. Ещё одна поднялась и двинулась вниз, хотя, судя по выражению её владельца, не к лицу; здесь Лобац кряхтит и перехватывает запястье мужчины. Не мягко. Человек ворчит, что он просто собирался… но отговорка переходит в бурчание и жест не повторяется. Кто-то находит руку и поднимает её с триумфальным видом, словно до этого никто никогда не видел руки.
И Эстерхази говорит: — Хорошо. Хватит… — Он подходит ближе; толпа пятится. Он достаёт стетоскоп. Толпа издаёт: « — Аххх».
— Это — философ, — поясняет кто-то кому-то другому. Тот отвечает: — О да, — несмотря на то, что, пожалуй, ни одного значения этого термина, никто из них точно не знает.
Бог знает, где, когда и из чего была изготовлена одежда девушки; на деле же она, видимо, перешивалась много раз и состояла, скажем так, из разнообразных слоёв. Время от времени, кому-то приходило в голову, что эта девушка, предположительно, спит и поэтому было скроено подобие ночной рубашки. Несколько раз. А в нескольких других случаях верх брали элементы театральные и предпринимались попытки создать такое платье, которое могла носить шансонетка, могла… в каком-нибудь провинциальном мюзик-холле, у портных со странными и старомодными идеями насчёт того, что носить шансонетке… и с шансонеткой, в этом отношении ещё более странной.
Там был шёлк, хлопок и муслин, кружева, искусственные цветы, рюши, расшитые клинья, вставки, вышитые кокетки…
Глаза девушки были почти полностью закрыты. Одно веко чуть-чуть приоткрылось и внизу, под определённым углом, блестела тонкая линия. Люди этого возраста никогда не краснеют во сне, как часто бывает с детьми. На лице был румянец, хотя и не сильный. Губы розового оттенка. В одном ухе виднелось маленькое золотое колечко; другое ухо скрывали волосы.
— Волосы, — поясняет Мургатройд, — волосы никогда не переставали расти! — Казалось, своего рода восхищение охватывает его, когда он это произносит.
От взгляда Эстерхази устанавливается тишина. Ещё один порыв вздохов. Несколько раз он перемещает стетоскоп. Затем безмолвие рушится. — Восковая кукла, не так ли, профессор? Это не…
Эстерхази качает головой. — Заметно сердцебиение, — отвечает он. — Хотя очень, очень слабое. — Толпа испускает вздох. Он снимает наушники и передаёт инструмент комиссару Лобацу, который, выглядя гордым до невозможности и вдвое важнее, присоединяется к нему — не без труда. Через несколько мгновений он — очень медленно — дважды кивает. Толпа вздыхает ещё раз.
— Вопросы? Кто-нибудь желает спросить Полли Чармс, Спящую Женщину? …ах, секунду, пожалуйста. Время её ежедневного питания. — Мургатройд искусным жестом извлекает две бутылки, стакан и весьма потускневшую, весьма потёртую, но бесспорно серебряную ложку. — Все попытки заставить таинственную и прекрасную мисс Мэри принимать твёрдое питание потерпели неудачу. Её система отвергает даже кашу. Таким образом, по совету её докторов — первейших докторов христианского мира… — Здесь он оборачивается и подзывает одного из слушателей, пожилого франта, громко приветствуемого несколькими приказчиками из соседних розничных магазинов. — Я хотел бы попросить вас о любезности, сэр, попробовать это на вкус и запах, и сообщить нам ваше честное и неподкупное мнение о сущности этого.
Человек ухмыляется, хмыкает, отхлёбывает. Шлёпает губами. — Ах. Да это же токайское. Токайское «Бычья кровь». — И он делает вид, будто отпивает ещё.
