тебе было, — сказала Женя и отвернулась в сторону.
— Женечка, ну ладно тебе. Хочешь, я пойду ей и скажу, чтоб ко мне больше не подходила. Так она работает здесь, ей указания дают, чтоб за мной следить. Она сама пристаёт, — сказал я, обнимая свою девушку.
— Смотри у меня, Родин. Я хоть и романтичная хрупкая особа, но сил хватит пощечину тебе залепить. И попробуй только мне ещё раз так самолёт приземлить, — не выдержала Женя и разрыдалась.
Мы сидели, пока она не успокоилась. Долго она держалась, чтоб не расплакаться. И с этой Сашей вела себя достойно. Не оскорбляла, но показала всем видом своё презрение.
— Значит, ни одной царапины? Чудо какое-то! А почему не воспользовался... ну этими... средствами аварийного покидания?
— Ты откуда таких слов набралась? — удивился я.
— Так мне близняшки рассказывали. И ты как-то, вроде на самом первом вечере в нашем институте. Помнишь, как ты нам читал Лермонтова? Я так заслушалась.
— Только заслушалась? Или ещё засмотрелась? — спросил я, обнимая её за тонкую талию.
— И засмотрелась. Ты в форме очень хорошо смотришься. Девчата так и хотели к тебе подойти, но я их... опередила. Серёжа, войти могут, — занервничала Женя, когда я снял с её плеч белый больничный халат. Она осталась в своём цветастом платье.
— Так... это, мы же просто общаемся, — сказал я, начав целовать её за ухом. Рука моя медленно опустилась на ягодицу девушки и стала пробираться под платье.
— Это уже не просто общение, а близкое общение, — улыбнулась она и стала гладить мою грудь.
Мои пальцы медленно ползли по нежной коже к самому тёплому месту женского тела. Женя задышала чаще, начав целовать мою шею.
— У нас давно с тобой не было... близкого общения, — прошептал я, и нежно прильнул к её губам.
Дверь в палату распахнулась, и в помещение вошёл совсем нежеланный сейчас человек. Кого угодно, только не его! В принципе, я вообще не хотел никого видеть ближайшие полчаса, а лучше час, кроме свой девушки.
— Здравствуйте, Дмитрий Александрович! А... вы тоже... к Серёже? — спросила Женя, вставая с кровати и накидывая на себя больничный халат. Во дела! Получается, что Женя знает подполковника Граблина?
— Добрый день, Женечка! Курсант... хм... Сергей мой подчинённый в полку, — сказал Граблин, незаметно указав глазами на одеяло, намекая мне накинуть его на ноги. Действительно, разбушевалась у меня фантазия из-за долгого отсутствия близости с Женей.
— Это очень хорошо. Как поживает Сонечка?
— Всё хорошо, Женечка. Спасибо большое, что всегда интересуетесь ей, — ответил Граблин. Сейчас он выглядел весь добрым и приятным человеком. Интересно, что же связывает их? Может семьи дружат?
— Я пойду, Сереж. Зайду завтра. Пока, — помахала мне Женя и, улыбнувшись Граблину, выбежала из палаты.
Мда, одна неловкая ситуация сменила другую. И с чего теперь начинать разговор с Граблей? Зачем он вообще пришёл?
— Родин, я тебя предупреждаю, если обидишь её, посадка в поле будет для тебя самым простым испытанием в твоей жизни, уяснил? — сказал Граблин, протягивая мне сетку с различными фруктами.
— Спасибо... точнее, понял, Дмитрий Александрович! — сказал я, встав с кровати и вытягиваясь в струнку.
— Сядь уже. И прикройся, — сказал он, снова намекая на мою выпуклость ниже пояса. — Давай, рассказывай, о чём спрашивали офицеры из комиссии?
Выводы комисси можно было бы ждать очень долго, но каким-то непостижимым образом, через неделю я уже сидел на контроле готовности к новым полётам. Было принято решение, что я, всё же, ещё раз должен слетать контрольный полёт по упражнению номер 7 на допуск к самостоятельному вылету.
Перед посадкой в кабину, я долго отрабатывал все действия с органами управления, ходил по бетонке, проговаривая весь маршрут полёта по кругу, и несколько раз сделал предполётный осмотр самолёта.
— Родин, чего ты мандражируешь? Посадил в поле и на полосу посадишь, — подбадривал меня Новиков, когда мы садились в кабину перед вылетом. — Морально нет проблем? Руки не дрожат?
— Нет. Ночью плохо спал.
— У тебя за два месяца лётной практики событий больше, чем у многих за всю жизнь. Это нормально, что ты волнуешься.
— Правда?
— Наверное. Надо у техников «массандры» попросить. Давай? И я с тобой за компанию?
Естественно, от спиртного перед вылетом я отказался. Не хватало, чтобы ещё Ребров меня потом выдрал за это в своём полёте. Новикову-то всё равно, пару дней на гауптвахте в худшем случае дадут. А мне ещё учиться.
Слетали с командиром звена без замечаний. Похвалил, в очередной раз расписался в лётной книжке и представил Реброву. Одно меня забеспокоило — головная боль. Никогда не было такой раньше. А тут только начинаем разбег, и начинает нарывать. И ведь нельзя говорить, на обследование и спишут на раз-два!
В полёте с Ребровым ничего не поменялось. Боль так и не ушла. Если при полёте по кругу не сильно может сказаться на результате, то вот в последующих полётах, это будет отвлекать. Может, я как и Крутов? Вот так и отключусь в полёте! Он из-за сердца, а я из-за головы.
— Всё, Сергей. Комэска сказал, что ты готов. Вперёд, — подтолкнул меня к самолёту Нестеров. Мои товарищи тоже собрались на стоянке, провожая меня, словно в космос. Однако, мысль о головной боли не давала покоя.
— Петр Николаевич, у меня тут проблема, — вернулся я к Нестерову.
— Родин, дольше, чем тебя, я ещё никого так не выпускал в самостоятельный полёт. Что случилось?
— Тут такое дело, у меня голова стала в полёте болеть после... ну случая с посадкой. Я не ударялся, не травмировался...
— Так, тихо, — Нестеров посмотрел на меня, взглянул в глаза и повернул голову несколько раз. — Шлемофон сними и дай сюда.
— Пожалуйста, — сказал я, протягивая ему полётный головной убор.
— Курков, дай свой, — сказал Николаевич и Макс достал из кармана максимально свёрнуты шлемофон. — Одевай и лети.
Надев «говорящую шапку», я сразу ощутил, насколько большой «чайник» у моего товарища. На глаза, конечно не съезжала, но свобода почувствовалась сразу.
Теперь в самолёте только я один. Никто не подскажет и не поможет. Твои командиры, Серый, доверили тебе самолёт, поэтому не поцарапай его.
Все необходимые проверки произвёл, а техник снаружи закрыл фонарь. Постучав три раза, он показал мне
