надписью «Поликлиника Бортам», деревья с желто-оранжевыми листьями и трибуна, до которой он так хотел дойти, которая, как он начал догадываться, могла его осчастливить, если просто её коснутся.
- Вот что, Иван Федорович, вы тут полежите, а я схожу за доктором, он сам Вам все и расскажет. – Её голос не терпел отлагательств и препираний.
- Но я… - Он все еще пытался настаивать.
- Ничего, я скоро. А вы лежите, отдыхайте. Вам нельзя волноваться. – И она исчезла, оставив после себя белый фон потолка.
Он закрыл глаза и попытался вспомнить свое видение: вот деревья, вот лавочка, на которой он так любил отдыхать; газоны, подстрижены и расчесаны; солнце, яркое, слепит, но его осенние лучи уже не обжигают; вот бетонные башни и крепостные стены жилых домов. И он в центре сквера. Трибуна такая близкая, блестит яркими лучами, да так, что ощущается исходящий от неё жар. И от этого жара так хорошо и спокойно, словно он снова в их с Верочкой квартире. Верочка. Её так звали. Его жену. – С удовлетворением думал он, купаясь в воспоминаниях. Хлопочет на кухне, что-то готовит и тихо напивает себе под нос. Кажется, что он уже начал узнавать эту мелодию:
- Так, так! И кто тут у нас проснулся? – Веселый, задорный голос мужчины, кажется, он узнал его. – Иван Федорович, здравствуйте! Как Ваше самочувствие? – Ореол, освещенный потолочными светильниками, появился в поле зрения. Потом взгляд сфокусировался, проявилось улыбающееся лицо, и он узнал – Анатолий Вениаминович, доктор.
- Здравствуйте. – Как-то холодно поздоровался Иван Федорович. Он предпочел бы видеть девушку медсестру, которую увидел первой. – Чувствую себя удовлетворительно.
- Ууу. – Протянул доктор, улыбаясь. – А что мы такие буки?
- Что происходит? Где я? Почему я ничего не помню? – Первое, что его интересовало, спросил он.
- Вы в моей больнице. Я Ваш доктор, если не помните – Бортам Анатолий Вениаминович, и мы с Вами договорились, что Вы будите обращаться ко мне исключительно Анатолий. А происходит с Вами вот что – у вас послеоперационный период восстановления, кстати, операция прошла успешно. Мы сейчас понаблюдаем за Вами и потом отпустим на все четыре стороны. А вот почему Вы ничего не помните, так это тоже просто объясняется – Вам ввели комплекс препаратов, которые, как одно из побочных действий, влияет на кратковременную память. Но это скоро пройдет. – Он заулыбался. – А вот результатом своей работы, я без излишней скромности могу заявить, не просто доволен, а восхищен. Леночка, принесите, пожалуйста, зеркало. – Крикнул доктор в коридор и видимо, Лена уже знавшая о просьбе и потому стоявшая неподалеку, просто протянула его Анатолию Вениаминовичу. – Впрочем, посмотрите сами. – И он подставил зеркало таким образом, чтобы Иван Федорович смог увидеть отражение.
На него смотрел молодой, довольно красивый человек и улыбался умными глазами в ответ. Нос с горбинкой, густая копна черных волос, без признаков седины, белые крепкие зубы, карие блестящие глаза.
- Сколько мне лет. – Спросил Иван Федорович, когда смог справиться с дыханием.
- Судя по отражению, - Анатолий Вениаминович тоже заглянул в зеркало, - лет тридцать. Не больше. Да и, кстати, вашу болезнь мы тоже излечили.
- Чем я был болен. – Уже смутно и со страхом припоминая, спросил он доктора.
- Рак. Рак легких. Врачи Вас приговорили. А я дал жизнь. Почти вечную. – Доктор заулыбался.
- Сколько это стоит? – Холодея, спросил Иван Федорович.
- Ничего. Пустяк. Ажиам.
- Что? – Не понял Иван Федорович.
- Просто приходите на процедуры. Это не сложно. Теперь у Вас вся жизнь впереди. – Доктор, тепло улыбаясь, вышел из палаты, оставив его одного недоумевать. И он, наверное, так и лежал бы на этой казенной койке и придумывал оправдания, муки совести. Прочие виноватости, но тут почувствовал аромат. И не просто аромат, а такой знакомый, родной, от которого закружилась голова, и свело внизу живота. Он зажмурился крепко, крепко. А когда открыл глаза, увидел её. Веру. Прекрасную, молодую. Такую любимую. Единственную и живую. Он заплакал.
***
Они сидели в их любимом сквере «Три гвоздики» и обнимались. Так хорошо им никогда еще не было. Они были снова молоды, полны сил и жизни. А еще были влюблены и снова жили друг для друга. Погода предвещала теплое бабье лето, на небе ни облачка, солнце садилось ближе к горизонту и все предвещало хороший вечер.
- Ну, что, после процедуры погуляем? – Спросила она.
- Да, конечно. – Ответил он, с нежностью смотря не неё.
А в сквер уже несли трибуну и колонки. Приходили еще люди и все они были молоды и счастливы. Все ждали ЕГО.
И вот, наконец, вынесли плакат, на котором седовласый, с седой же бородой, одетый более чем скромно, весьма пожилой мужчина выступал с трибуны, на которой золотыми буквами на лаке значилось «ПРЕЗИДИУМ». Под изображением, строгим канцелярским шрифтом было написано: «Есть ли жизнь после смерти» и «Сколько стоит желание». Плакат установили на стойки, кто-то из обслуживающих собрание мужчин подключил аппаратуру к колонкам, проверили звук, раздавшийся скрежетом и клацаньем, а потом голосом седого старика раздалось по скверу, раздвигая его границы и останавливая время:
- Уверуйте и вам воздастся! Отдайте ему частичку, и ОН втрое возвратит вам… - Сколько раз они были на этих «процедурах», но все никак не могли привыкнуть к масштабности действия. - Спросите ЕГО и ОН ответит, позовите ЕГО и он придет! ОНтот, кто никогда вас не бросал, ни в бедах, ни в радостях. Был и богом, и царем земным. ОН и только ОН, признал вас, как детей своих, даровав жизнь земную.
А потом время словно заморозилось: неслышно было никаких звуков, ни происходило никакого движения. Люди застыли в тех позах, в которых их застало начало действия. И не шевелилось, не шелохнулось ничего в этом сквере, и даже ветер, словно бы исчез. Все замерло в ожидании:
-АЖИАМ! – Прогремело по скверу, прокатилось через дорогу, по крышам малоэтажных домов, отразилось от неба, от солнца и вернулось искаженным, страшным, ужасным криком, разбивающим стекла окон:
- АЖИАМ! АЖИАМ! АЖИАМ!
С застывших людей, словно волной, сорвало кожу, волосы, одежду. Раскиселило
