— И вот, кстати — что там слышно о нашем медикусе? Вениамин Палыч велел поинтересоваться, не составит ли он нам компанию?
— Это вряд ли, Сергей Ильич. — Матвей помотал головой. — Он уже две недели как при дворе негуса, в роли придворного врача. Письма только пишет — восхищается нравами абиссинцев и строит планы на большую научную деятельность, только вот с текущими делами расправится…
Моряк пожал плечами.
— Ну на нет и суда нет. Как говорится: хозяин барин, хочет-живёт, хочет — удавится. Да Вениамин Палыч не слишком, видимо, рассчитывал на его согласие, поскольку прислал со «Смоленском» ящик с медикаментами и всяким врачебным инструментом, а так же полпуда книг и учебников по медицине и анатомии. Коли уж не закончил курс в Университете — пускай здесь доучивается…
Матвей кивнул. Тимофей, один из двух его спутников ещё с самой Москвы, покинул ради ашиновского предприятия третий, кажется, курс медицинского факультета, но полагал, что полученных знаний ему вполне хватит для того, чтобы развернуть медицинскую практику здесь, на Чёрном Континенте. Третий их товарищ по путешествию землемер-недоучка по имени Егор, вольнодумец и сторонник антигосударственной деятельности, оставивший ради поисков приключений Межевой институт, упокоился в сухой абиссинской земле рядом с атаманом Ашиновым и другими поселенцами.
— Не забыть устроить, чтобы посылка отправилась к нему, с ближайшим караваном. — озабоченно сказал Казанков. — А нам с вами, Матвей, пора собирать вещи, как только закончится разгрузка, сразу и уходим! «Смоленск» лишнего дня ждать не будет, они и так уже порядочно запаздывают. В Аден заходить нет нужды — пойдём прямиком через Индийский океан, в Батавию, а уж оттуда уже во Владивосток. Так что можете радоваться — совершите почти что кругосветное путешествие, а то, может и случится замкнуть колечко. Жизнь — она ведь неизвестно как может повернуться! А что там для вас готовит Вениамин Палыч, расспрашивать меня не нужно. Сам знаю не больше вашего — вот прибудем на место, там, даст бог, и прояснится…
* * *
— Сергей Ильич, а правда, что вы с господином штабс-капитаном вместе в Перу были, когда они там с чилийцами воевали? — спросил Матвей. Они стояли на полубаке «Смоленска» и лениво разглядывали волны, катящиеся вместе с пароходом к осту. Делать было совершенно нечего, несмотря на довольно плотное расписание учебных занятий, составленное для него Казанковым. Учёба — дело хорошее, конечно, но поди-ка усиди за книгами, когда океан такой волшебно-лазурный, стайки летучих рыб то и дело вспархивают над водной гладью, спасаясь от дельфинов. Чаек сопровождавших пароход первые день-два пути, когда «Смоленск» прощально взревев гудком, оставил за кормой Сагалло, залив Таджура и вообще, Африку, не видать — только альбатрос, вечный одинокий странник океанских просторов, кружит где-то высоко над мачтами. Митяй не впервые совершал дальние морские переходы — на пути в Абиссинию им пришлось пересечь Чёрное, Мраморное моря и восточную часть Средиземного моря — но это не шло ни в какое сравнение с океаном. Тогда они почти всегда были ввиду берегов, а сейчас — уже который день вокруг до любой из сторон горизонта лишь бесконечный океанский простор. Пароход словно застыл посреди синего круга, и лишь белые усы, разбегающиеся из-под форштевня, выдают, что они всё же движутся, с каждыми пройденными сутками наматывая на гребной вал новые сотни миль. Сколько их ещё осталось до голландского порта Батавия, где запланирована остановка на несколько дней для бункеровки и пополнения припасов провизии и пресной воды — пять, шесть тысяч? Океанская гладь сияла под солнцем, и Матвею временами казалось, что нет в мире ничего, кроме этой палубы под ногами, за слепящего зеркала расплавленного серебра до самого горизонта, где оно сливается с небом… под солнцем,
— Это от кого ты такое услышал? — моряк с подозрением покосился на своего юного собеседника. — Постой, дай-ка угадаю… Осадчий протрепался, так? Ну, я ему холку-то намылю, а Вениамин ещё и добавит, когда придём во Владивосток, насидится на гауптвахте! Нашёл, о чём языком болтать — дело-то сугубо секретное…
Матвей собрался, было, разубеждать Казанкова, но по выражению глаз, по прыгающим в уголках смешинкам, понял, что спутник его не очень-то и сердится. Да и то сказать — теперь он, вчерашний гимназист и несостоявшийся бомбометатель, доверенных помощниках штабс-капитана Остелецкого. Этот говподин скрывал свою истинную сущность под личиной военного топографа, посланного с экспедицией Ашинова для составления карт Новой Москвы и прилегающих к ней территорий, но Матвея ему обмануть не удалось — юноша понял, что его новый покровитель состоит в каком-то секретном департаменте и занимался чем-то, о чём простым смертным знать не полагалось. Но себя-то вчерашний гимназист теперь к простым смертным не причислял, а потому полагал, что имеет право хотя бы одним глазком заглянуть под покров тайны, окутывающий деятельность его новых знакомых.
Казанков был, похоже, с ним согласен, потому что не отправился прямо сейчас мылить холку проштрафившемуся унтеру, а слегка переменив позу, заговорил:
— Раз уж вы, друг мой, теперь так хорошо осведомлены, чего уж скрывать, было дело. Правда, в Южную Америку мы с Вениамином Палычем попали разными путями — я через Североамериканские Штаты, откуда перегонял военные корабли, закупленные правительством Перу, а он на яхте нашего доброго знакомого, барона Греве, с противоположной стороны света — пересекли Атлантику, обогнули мыс Горн и подошли к берегам Чили с юга. Кстати, Вениамин рассказывал, будто у мыса гоорн они видели самого настоящего Летучего Голландца — в точности, как в известной легенде, с огнями Святого Эльма на ноках реев, с изодранными в клочья парусами, да и сам он светился мертвенным каким-то светом, ни дать ни взять, кладбищенский призрак…
И он принялся рассказывать Матвею о своих приключениях во время войны, успевшей уже получить название Второй тихоокеанской — старательно, как заметил юноша, избегая при этом деталей, могущих пролить свет на то, чему следовало пребывать в секрете. Потом разговор перешёл на события 1878-го года, когда трое друзей, выпускников Морского Корпуса, угодили прямиком в горнило Балканской войны и, каждый на свой манер, внесли лепту в победу русского оружия. Так, сам Казанков остался тогда на Балтике, получив назначение артиллерийским офицером на башенную броненосную лодку «Стрелец», и вместе с другими мониторами сначала принял участие в отражении атаки английской броненосной эскадры против Кронштадта, а позже сам командовал «Стрельцом» при Свеаборге — морской баталии, покрывшей неувядаемой славой Андреевский Флаг, когда эскадра Специальной Службы погибла почти в полном составе, а немногие уцелевшие корабли спустили флаги перед победителями.
За балтийской кампанией последовал дальний океанский поход на коммерческом крейсере «Москва» — вооружённом пароходе общества «Доброфлот», отправленном вокруг Африки в Индийский океан с секретным заданием. Оно состояло в разрушении маяков на Мысе Доброй надежды, что должно было повредить торговому судоходству, на котором только и держалась Британская империя. Закончился этот рейд яростной схваткой с британскими крейсерами у берегов Занзибара, когда «Москва» спасла от верной гибели команду русского клипера «Крейсер» и вынудила англичан с позором ретироваться. Кстати, упомянул Казанков, на «Крейсере» тогда служил мой товарищ по Морскому Корпусу, барон Греве. Он ещё потерял в этом бою кисть руки, едва не умер от потери крови — но всё же сумел выкарабкаться, хотя и оставил после этого военную службу. Однако судьба щедро вознаградила его за эту утрату — во время рейда по Индийскому океану, «Крейсер», в числе прочих «призов», захватил бельгийский пароход с грузом военного снаряжения и оружия, предназначенный индийским королевским частям. На борту этого судна — сконструированного, надо сказать таким образом, что оно могло не только перевозить грузы, но и служить для увеселительных путешествий, — оказалась его хозяйка, вдова крупного бельгийского предпринимателя и хозяина крупной пароходной компании. Судно вместе с грузом было конфисковано в пользу российской казны, однако прекрасная судовладелица не устояла перед чарами молодого, отчаянно храброго и весьма привлекательного барона — а может, наоборот, это она поймала его в сети своего очарования, угадав в Греве родственную авантюристическую душу. Так или иначе, ещё на больничной койке он сделал ей предложение, которое и было принято. Затем последовала отставка и новая жизнь судовладельца, аристократа и хозяина замка в королевстве Бельгия, где барон, впрочем, проводил совсем немного времени, пользуясь возможностью отправиться в любой конец света на собственном судне — разумеется, в сопровождении супруги. Именно под такое путешествие и было обставлено плавание к берегам Чили, в котором барона и его жену сопровождал Вениамин Остелецкий и команда «морских пластунов», в которой и состоял тогда трепло Осадчий…
