– Мы не можем предложить тебе процент, – отрезала Тереза. Уселась за стол. Ее лицо обрамляли локоны с седой прядью. – Мы не можем на это пойти, потому что у нас есть Сесили.
– Я же не прошу долю в отеле, Тереза. Речь идет только о процентах с прибыли.
Тереза понизила голос:
– Сесили пригрозила отъездом. Прошлой ночью она заявила, что хочет поездить по Южной Америке со своим парнем.
Маку вспомнилась ночь, и Сесили на ступеньках особняка, и как она жарко дышала в трубку: «Жить без тебя не могу».
– Вот, значит, как? – проронил он.
– И она хочет, чтобы отель перешел к тебе, – добавила Тереза. – Вот слово в слово. Если мы пойдем на раздел прибыли, она обрадуется. Почувствует себя свободной. Решит, что мы сдались и теперь всем тут заправляет Мак, а значит, она может лететь на все четыре стороны. – Тереза постучала ногтем по столу. – Да только я не сдалась. Хватит, одного ребенка я уже потеряла, не собираюсь терять другого. Надеюсь, она не уедет, если будет знать, что нам без нее никак. Я всю ночь думала. Сесили пока нас любит, и в этом ее слабость. Но если ей станет известно, что мы с тобой о чем-то договорились, она точно сбежит.
– Ничего нельзя знать наверняка, – возразил Мак.
– Тереза права, – вклинился Билл. – Прости, Мак. При иных обстоятельствах я бы еще подумал, но тут… Прости.
«Прости». Все вокруг извиняются. Марибель извиняется, что выставила его из дома, Андреа – что не любит, Билл с Терезой – что не могут предложить ему процент. «Прости, Мак, но тебе нигде нет места».
– Впрочем, ты можешь жениться на Сесили, – добавила Тереза.
Мак не нашелся с ответом. Он был так зол и расстроен, что в голову пришло лишь банальное:
– Мне еще надо пончики забрать.
Билл уронил локти на стол, скрестил на груди руки и опустил голову.
– Я так понял, ты нас покидаешь?
Мак пожал плечами:
– Поживем – увидим.
10 июля
Здравствуйте, С. Б. Т.!
Уж если продолжать нашу сомнительную переписку, я хотел бы уточнить пару моментов. Кто вы такой? Чем зарабатываете на жизнь? Зачем вам понадобился отель? Что он для вас значит? И, что еще важнее, по какому праву вы говорите мне, чего хочет и чего не хочет моя собственная дочь? Что вам вообще обо мне известно? Лишь то, что открылось вам в переписке, и то, что вы могли наблюдать с улицы? Ведь так?
Или вы – кто-то из близкого круга? Завсегдатай «Пляжного клуба»? Гость? Некто, посещающий отель изо дня в день?
Ответьте мне, будьте так любезны!
Билл Эллиотт.После Дня независимости Мак долго обмозговывал свои планы. Оказалось, его чистый капитал равняется лишь сумме вложенного пота. То есть соленой воды, коей здесь на берегу, в «Пляжном клубе», и так с избытком. Ему угрожал оружием подчиненный, вышвырнула из дома подруга, любимая женщина не ответила взаимностью… Перспектива осесть на родительской ферме становилась все заманчивее. Была в этом своя прелесть. Забраться в комбайн и ехать, зная, что на многие мили вокруг, куда ни глянешь, раскинулись собственные земли. Он уж почти решил позвонить Дэвиду Принглу и сообщить, что намерен приехать, – пусть наймет уборщицу, та приведет в порядок дом. Мак Питерсен возвращается в родные пенаты. Ему вновь слышался непостижимый и пугающий зов острова: «Дом-м-м», однако теперь он терялся в догадках, что бы это значило, ведь раньше он не сомневался, что дом – это остров, и глас – это знак. Теперь же это могло означать, что пора возвращаться домой…
Мак совсем уж было решился, когда на остров прибыли «парни на лето».
Хавроша Коматис всегда поднимал Маку настроение. Когда Мак видел Хаврошу, он сразу вспоминал про хот-доги и холодное пиво, скамейки для запасных игроков, органную музыку, базы, мячи и «дома». Хавроша привозил с собой бейсбольное настроение, настроение игры, которая для всей Америки знаменовала наступление лета. Ховард Коматис был президентом «Техасских рейнджеров». Каждый год он появлялся в июле, сразу после турнира всех звезд. Его неизменно сопровождала жена Тоня и двое бейсбольных приятелей: Рой Сильверштайн (вице-президент по маркетингу в команде «Калифорния энджелс») и Доминик Сен-Жан (президент «Монреаль экспос») с супругами. Хавроша был лидером и заводилой во всех смыслах слова. Высокий мускулистый грек с кустистыми усами и копной черных волос. У его жены была привычка называть всех и каждого «мой хороший», равно как и Ховарда, в глаза и за глаза. Вот так к нему и прилипло прозвище «Хавроша».
В этот год Мак встретился с Хаврошей, столкнувшись с ним нос к носу в дверях домика Лейси Гарднер. Дело было в половине восьмого утра.
– Ховард, – пробормотал огорошенный Мак. – С добрым утром. Рад тебя видеть.
Хавроша вручил ему шляпу «Техасских рейнджеров».
– Надевай, – скомандовал он. – Мы тут поспорили. Полтинник тому, кто первым наденет на тебя фирменный головной убор. Эти два олуха ждут тебя в вестибюле. Дедукция – нулевая.
Мак принял шляпу. Три такие же лежали дома с предыдущих лет, но теперь он туда не ходок. Расправил края, примерил. Сидела как влитая.
– В самый раз, – похвалил Мак. – Спасибо.
Ховард опустил ему руку на плечо.
– Хор-ро-ош, – пробасил он. – Пойдем, эти двое от зависти лопнут.
Как и положено, Рой Сильверштайн стоял у парадной при входе в вестибюль, теребя в руках бейсболку с логотипом «Калифорния энджелс». Доминик Сен-Жан занимал наблюдательную позицию на некотором удалении отсюда, возле знака, указывающего въезд на территорию «Пляжного клуба».
– Проклятье, – буркнул Рой при виде Мака и Хавроши, когда те вышли из-за угла. – Я был уверен, что Дом поймает его на подступах. Где ты его отыскал, Хавроша?
– Не твоего ума дело, – ответил тот. – Выкладывай денежки.
Рой был приземист и лыс, тощий зад прикрывали присборенные на резинку купальные шорты в полосочку. Он сунул руку в карман и вытащил несколько купюр.
– Эй, Дом! – крикнул Рой. – Хавроша нашел Мака первым. И не спрашивай как.
Доминик шагал по парковке, разбросанные на асфальте раковины похрустывали. В отличие от друзей он был канадцем, и в его речи то и дело проскакивали французские слова. Одевался Доминик изысканно и элегантно. В то утро он предпочел отглаженные синие слаксы с лимонно-желтым поло и мокасины на ремешках.
– Проклятье, – буркнул Доминик. Раскрутил на указательном пальце бейсболку и запустил ею в Мака. – Надень-ка завтра.
– Нет, завтра мою, – заспорил Рой.
– Держись победителя, Мак, – возразил Хавроша. – Останься с «Рейнджерами».
Из парадной высунулась голова Тони Коматис с прической медового цвета, высокой, как моток сахарной ваты.
– А ну-ка, мальчики, по домам! Я не намерена целую неделю слушать, как вы петушитесь. – Заметив Мака, она просияла. – Мой хороший, – обратилась она к нему и чмокнула в щеку, оставив на ней жирный отпечаток рубиново-красной помады. – Ой, какой ты измотанный!
– Толком не проснулся еще, – ответил Мак.
– Да нет, ты выжат до мозга костей.
– Тоня, да что ты пристала, – вступился Хавроша. – Раздобудь-ка нам, Мак, биту и парочку дельных мячей. Поучу этих клоунов кое-каким приемам.
– Нет, ты посмотри, уж кажется, на что им отпуск – чтоб отдохнуть от бейсбола. Так нет! Ни на секунду не могут забыть. Они от него без ума.
– Был бы бейсбол женщиной, – проговорил Хавроша, – я бы женился.
– Я первый, – встрял Рой.
– Да она не пошла бы за вас, – вклинился Доминик. – Оба вы страшные.
В пять часов того же дня, когда солнце стало клониться к горизонту и мальчики разбирали зонты, Хавроша с Роем наметили на песке базы и линии. Тоня с приятельницами – жена Доминика была молчаливой блондинкой по имени Женевьева, а супруга Роя в этом году носила задорные хвостики и выглядела на восемнадцать – натянули поверх купальников шорты и притащили на пляж бутылочки с холодной минералкой. Объединились в команды. Обычно Хавроша с чужими благоверными играл против Роя, Доминика и Тони, но иногда Хавроша и Тоня играли против всех остальных. Одно не менялось из года в год: победа оставалась за командой Хавроши.
Первые два мяча улетели в море.
– Этот сгодился бы на стадионе «Ригли-филд», – заявил Хавроша, закончив пробежку. – А этот – на «Кэндлстик-парк».
Тогда Тоня придумала правило: автоматически засчитывать как «хоумран» любой мяч, оказавшийся в воде.
– С твоими замашками, Хавроша, – сказала она, – в следующий раз ты залепишь в верхние ряды стадиона «Янки», и мы лишимся последнего мяча.
Хавроша на поле был неудержим. Подавал так быстро, что мяч казался размытой линией. Рою, Доминику и дамам приходилось взлетать в воздух, и если им все же удавалось коснуться мяча, тот начинал бешено крутиться и попадал прямехонько в руки Хавроши. Он был словно заговорен, этот парень, и обладал таким бешеным магнетизмом, какой не приобретешь за целую жизнь, как ни старайся.
