— Ну да, а что, думаешь не стоит доверять?
— Думаю, что рано ещё Андреич. Так что пока мечты и только. Со временем всё при дёт, а пока нам только тыркаться. Опытным путём, — невесело усмехнулся майор.
В котомке Елисея ничего особенного не нашли — кое-какие припасы, да всякая мелочь личного характера. А вот распоротая подкладка кафтана явила на белый свет небольшой кожаный свёрток со скрученными листами плотной бумаги внутри. Прочитать что-либо было абсолютно невозможно — писавший это Елисей использовал тайнопись, сущую китайскую грамоту. Сазонов предложил испытать Никиту — он, как представитель этой группы, должен знать, как прочесть эту вязь.
Никита, борясь меж своим уязвлённым самолюбием и возможностью пригодится этим странным людям, сначала дал выход скопившимся эмоциям и, лишь потом, успокоившись и справившись о состоянии отца, сказал, что готов помочь. Однако прочесть он смог далеко не всё, расшифровке поддалась лишь пара листов, остальное и для Никиты стало неодолимым препятствием.
— Ну говори, о чём он пишет?
— То, что я смог прочесть….Пишет о дороге до Ангары, острожках, количестве служилых людишек. О геройстве своём пишет.
— Интересно, хм. А дальше что? — поинтересовался Вячеслав.
— А далее не мочно мне прочесть, однако мыслю, что о вас пишет, — пожал плечами Никита.
— Логично. А что, Никита, отец твой прочёл бы? — озабоченно произнёс инженер.
— То не ведаю, — Никита плюхнулся на лавку и уронил голову на грудь.
— Прошу вас не заключать меня в башню сызнова, да и людишек моих выручить оттуда нужно, мы не вороги вам, — глухо проговорил парень.
— А Елисей?
— Сей пёс изменой действовал, я отпишу на Русь об нём.
— Ладно, выпущу, но прежнее доверие заслужить надо будет, — решил Вячеслав, хлопнув ладонью по столу. Никита уверенно кивнул.
— Ладно, Никита. Ты иди, нам с майором поговорить надо.
— Слушай, Алексей, — проводив глазами Никиту, проговорил Вячеслав, — я со Смирновым это обсудил уже. Короче, ты поставишь острожек у нашей границе, на нашем берегу Уды у впадения её в Ангару и останешься там главным. Таможня и погранзастава, так сказать. Народу вас там будет немного, может с дюжину. Вахтовым методом парни там будут — по три месяца. Ваше задача — не пропустить чужого к нам незамеченным. Это очень важно. Возражения есть?
— Возражений нет, Вячеслав. Дело ясное…А кого мне дашь, Саляева, Новикова?
— Саляев с казаками будет заниматься сбором шкурок у туземцев. Новиков мне тут нужен, я же всё-таки не военный, мало ли что.
— Володя?
— Кабаржицкий? Да, на первых порах пусть у тебя будет, а там посмотрим.
— Как с продовольствием будем решать?
— С собой возьмёте, столько сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.
— А когда она, появилась на Руси, при Петре вроде? — улыбнулся Сазонов.
— Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.
— Кабаржицкий рассказал? — засмеялся Сазонов.
— Ага, он самый. Вон смешно получиться, если картошка в Россию придёт не из Европы, а из Сибири! Занятная коллизия, а? Хе-хе. — Да уж, это точно. Может и Бекетову потом подкинем картошечки? — предложил майор. — Ну это как дела наши с ним пойдёт. Точнее не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством. — Ох, надеюсь, что всё ладно будет, — после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.
— Хорошо бы… Ладно, пойду готовится к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?
— На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.
Мишку Черкаса, убитого Елисеем похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому казаку очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке — собачья смерть.
Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное — небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие, да рассовав свою мелочёвку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века Робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе, сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек стал непререкаемым авторитетом.
Иван зашёл в светёлку к воеводе, снял шапку, сложил двуперстие и, чертыхнувшись на отсутствие красного уголка, подошёл к столу, приглашаемый жестом воеводы.
— Здравствуй Иван, — начал разговор Вячеслав.
— Здорово воевода, пошто звал? — спросил Репа, уже догадываясь о теме разговора, не дурак, мол.
Вячеслав внимательно смотрел на Ивана, щуря глаз и поглаживая усы.
— Воевода, ты хочешь рудное дело для себя учинить? — решил взять быка за рога Иван.
— Да, Иван, но ты не спеши. Но сначала, расскажи о себе, о семье своей.
Иван опешил, зачем ему это надо знать? Допрос желает учинить, но зачем?
— Ну да Бог с ним, — решил Иван и, пожав плечами, начал рассказ.
— Отец мой, Михайла Васильевич, родом из Дмитрова, кузнецом был, а на войне с ляхами сгинул без следа. Матушка, Ольга Микулишна, с псковской украйны, жива, слава Богу. С братами моими живут в Дмитрове, в посаде. Браты по отцовому завету кузнецы оба, детишки тож к железу тянутся сызмальства.
— Ну а ты как в Москве оказался?
— Я… меня Акинфий, старшой брат, после того, как отец сгинул на войне, послал к дядьке Игнату в Тулу, подмастерьем. Ну а там, как выучился ремеслу, так в Москву и подался, а опосля и в Литейный приказ, плавильщиком.
— Так сбежал от дядьки-то, получается?
— Ну да… сбежал, точно, — засмущался Иван.
— Обратно поди хочешь?
— Да не особливо.
— Ты в рудах разбираешься? — спросил воевода заинтересованным голосом.
— Ну да, ужель с железом работал бы?
— Отлить железо сможешь?
— Смогу, чтож не смочь.
— А пушку?
— Дык, это пушечный литейный двор нужен, токмо там можливо пушку отлить.
— А ты можешь такой двор сделать? — подался вперёд Вячеслав.
— Один?! — замахал руками Иван, — в уме ли ты, воевода? Сколько всего нужно: составить форму, расположить печь, отлить, сверлить, да высверлить затравку, поправлять, смотреть и пробовать — да под силу ли мне сие?
— Нет конечно, но мы поможем!
— Ну, ежели, опричь меня, будут людишки знающие сие дело крепко, то можливо и сработать дело пушечное. Да только откель ты ведаешь, что возьмусь я за дело сие? — усмехнулся Иван воеводе.
— А что, разговоры вёл бы со мной, кабы не стал?
Иван, почесав вихры, подмигнул Вячеславу, — Не, пожалуй, не стал бы.
— То-то и оно.
— Я что ещё подумал, воевода…
— Говори.
— У вас струг один совсем плох — борта воду пускают, а чинить сие нечем. Надо бы смолокурню ставить, а струг тот на берег вытащить.
— Да, верно говоришь, дело нужное, я мужиков тебе в помощь дам, сделаете. Но ты в первую очередь о железе думай.
— Хорошо, ну пойду я, воевода?
— Что пойду? Вместе пошли.
На Ангаре стояли последние майские деньки, изредка вечерами бывал и дождик. Лето сулило быть таким же солнечным и погожим. Дела у огородников шли очень даже неплохо, рассада прижилась практически вся, погибло лишь несколько ростков, те, что не выдержали пути. По словам почвоведов, урожай обещал быть и, хотя он был предназначен под последующие посадки, люди были готовы терпеть и ждать.
У речного причала на Белой с у тра было столпотворение. На струге новгородцев собиралась ясачная команда — дюжина казаков, собравшая все доспехи, и свои и новгородцев, их же пищали и порох. Внушительным дополнением к казакам была шестёрка морпехов, экипированная бронежилетами и касками. Саляев захватил даже несколько гранат на крайний случай. Помимо сбора ясака и приведения туземцев в подданство, у Саляева была ещё одна задача — провести, насколько это возможно, перепись кочевий и поселений туземцев на Ангаре и наиболее крупных её притоках. Саляев, вместе со старшим экспедиции — Кузьмой Фролычем, заранее отметил на карте, в какие притоки они будут заходить. Также, с собой они брали и четвёрку молодых тунгусов — для полноценного общения с туземцами и возможной охоты в пути следования экспедиции.
