Шумилин Ильич - Ванька-ротный

– Чего ты переживаешь? Штрафники это особый контингент. С ними не обращаются особо ни как с нашими солдатами. На то они и штрафники! Понимать, а не переживать надо!

Так закончилась еще одна эпопея. Немцы попрежнему сидели на высоте севернее деревни Бондари.

Текст главы набирал SSS Сергей@mail.ru

03.10.1983 (правка)

30 января 1944 года.

Каждый раз с наступлением темноты я с поисковой группой ухожу за передний край, ползаю и лежу под немецкой проволокой. Я имею категорический приказ в кратчайший срок подобрать (в немецких окопах) объект и взять языка. Я должен разработать план ночного поиска, подготовить людей и на участке полка захватить контрольного пленного. Ко всему, что от меня требуют я давно привык и порядком устал. Им что? Они сидят в блиндаже, лаются (на меня) по телефону, спят по ночам, моются в баньке по пятницам, как евреи, выдумывают, чтобы еще такое придумать, а ты выполняй. Я торчу ночами в снегу, мотаюсь целый день на ногах, ткнуться, глаза закрыть некогда. У меня ночи длинные (зимние), дни короткие. Мне выспаться не дают. Вызывают (нотации читают), сообщают свои важные домыслы, а я должен, как мне сказано, меньше рассуждать и все выполнять.

А не послать ли мне их (на три буквы) к чертовой матери подальше?

После неудачного броска штрафной роты, командир полка потребовал от меня решительных действий.

Разведка боем, которую провели штрафники, не удалась. Теперь мы должны были (захлебнуться кровью) показать на что способны. Общего наступления, как я полагал, в ближайшее время не предвиделось, и командир полка решил активизировать оборону боями местного значения (силами разведки). Как-то надо было прикрыть провал операции. Командир полка требовал от меня отчета за каждую ночь, проведенную под немецкой проволокой. Я каждый вечер являлся к нему для доклада, а вечером снова выходил (и ползал под проволокой) за передовую. На снежном бугре наши дважды потерпели позорное поражение. Я должен был смыть с командира полка как-то это пятно. Один раз немцы уволокли из полка. Потом штрафники легли под немецкой проволокой. По замыслу полкового мне (предстояло привести четырех немцев, извлечь для компенсации, атака штрафников на участке полка захлебнулась кровью) на этом участке взять языка. Не много ли провалов для карьеры командира полка. (Штрафников бросили на бугор, чтобы воздать немцам должное за вылазки накануне. Но из этого ничего не получилось. Уж очень прямолинейно он пустил их на штурм высоты. Немцы обнаружили их и расстреляли в упор. Раненные, кто сам не мог уйти, были добиты потом днем из пулеметов. Теперь командир полка требовал от меня бросить разведчиков на немецкую проволоку. Мы должны повторить подвиг штрафников).

Я сопротивлялся как мог, тянул время, ходил и ползал вдоль проволоки, не находил ничего подходящего, где можно было бы сработать ночью тихо, доказывал, что провести операцию на хопок мы не можем. Для захвата траншеи у нас мало людей. (Пусть захват проведет дивизия. В их распоряжении целая рота разведчиков. Я ничего не могу сделать, у меня в наличии всего двенадцать человек). Сначала я уговаривал, потом доказывал, а потом встал на дыбы, взял и послал всех подальше. Валяйте сами, организуйте и посылайте. Вызовите Рязанцева, прикажите ему сегодня взять языка. Что вы из меня жилы тянете? Возможно я устал, а вы не дурей меня. Разработайте операцию и пошлите ребят на смерть. Но командир полка не хотел больше брать на себя провалы, срывы и потери. Им нужен был рыжий стрелочник, который отвечал бы при нужде за это. После каждого провала нужно давать объяснения. (Вот и решил он закрутить всё вокруг полковой разведки. Они специалисты разведчики, они несут потери, суются не туда, не могут взять без потерь языка). После серии срывов ребята идти на бугор за языком отказались. Вопрос стоял так, или очередной провал или массовый отказ. Я видел, что это назревало. Штабные дивизии вопросы разведки решали просто. Готовили (составляли) приказ, подписывали у начальника штаба дивизии, спускали его в полк, назначали срок, а потом хоть не рассветай. Люди шли, погибали и за это никто не отвечал. Командир полка искал возможности как-то оправдать происшедшие срывы. Он как всегда надеялся на авось. Мне дали три дня сроку на подготовку, чтобы я с ночи с 26 на 27-ое на участке севернее Бондарей взяли языка. Тянуть было больше нельзя. Я дал слово ребятам, что вот так мы идем последний раз. И вот наступила ночь, когда мы встали и пошли на позиции немцев. Кругом было тихо.

(Ничто не предвещало, что немцы чем-то встревожены и поджидают нас). Группа прикрытия первой вышла вперед, таков в разведке закон(таков заведенный порядок). Она легла под немецкой проволоки у проходах. Мы с Сергеем отошли несколько назад и легли в воронку в метрах двадцати от группы прикрытия. Отсюда хорошо было видно и вправо и влево (и вперед). Мы лежали в небольшом углублении и ждали когда мимо нас к проходу пройдет группа захвата. Мелкий снег щекотал лицо, я морщился, смахивал его с лица варежкой и смотрел по сторонам. Но и эта наша вылазка не увенчалась успехом. При подходе на исходную группы захвата, немцы неожиданно осветили ее с двух сторон. Одна за другой полетели осветительные ракеты, и тут же немцы открыли пулеметный огонь. Мы потеряли сразу двух разведчиков (из группы захвата). Через минуту по нейтральной полосе обрушился шквал огня. Пути отхода (к своим) нам были отрезаны. Стрельба продолжалась до самого утра. А наша артиллерия как всегда (скромно) молчала. Весь день мы пролежали в снегу под пулеметным и минометным огнем. Нельзя было повернутся на бок (даже шевельнуться). Еще два разведчика получили ранения. На следующую ночь оставшимся в живых и раненным удалось выползти к своим. Мы действовали по приказу и провал мог произойти в любой момент, потому что место (не) было (как следует изучено)для поиска не подходящее. Я сделал вывод, что мы сами (идиоты) дураки. Заставить ребят пойти на смерть, ради чего? Для отчета, который потом составит наш полковой, чтобы доказать, что полк ведет бои местного значения, что он руководит активной обороной? На потери и на солдат ему наплевать. Его больше заботило, что и как скажут сверху? Я понимаю, когда на смерть пустили штрафников. Их специально готовили и отобрали смыть кровью свои преступления. А почему добровольцы разведчики должны идти на смерть как штрафники? Ради кого они должны лезть под пули, чью славу они своей кровью обмыли?