Через полчаса с ближайшей станции Ивацевичи начали звонить в дорожный отдел милиции на Брестском вокзале, но связь внезапно оборвалась.
Глава 28,
или «Нет в моём сердце зла»
22 июня 1941 года, воскресенье.Осталось 4 часа 10 минут
В десять часов вечера в батальон Ненашева приехала кинопередвижка. С полуторки сгрузили небольшой экран диагональю чуть больше двух метров. Укрепили его на двух воткнутых в землю штангах, а сверху и с боков, наверное для контрастности, натянули небольшой кожух из брезента. Кино показывали из кабины автомобиля. Два «марсианских» треножника с установленными динамиками расставили по бокам.
Зрителей малый размер «простыни» не смущал. Собралось их на сеанс множество. Одно название картины – «Александр Невский» – гарантировало аншлаг. Странно, но почему-то нет местных жителей. Когда кино привозили в прошлый раз, белели среди защитной формы их платки и рубахи. Не знали армейцы, что в эти минуты селяне закапывают поглубже в землю ценное имущество. Они завороженно смотрели на экран.
Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой!
В ответ на гремевшую песню люди на экране в домотканой белой одежде, в высоких шапках вылезали из ям и землянок, куда загнала их вражья сила. Согласно кивая, слушали воеводу и под слова «За отчий дом, за русский край» шли на войну. Жёны, матери, дети смотрели вслед.
Нет, не все! Вот совсем подросток, мальчик, схватил топор и ушёл за ополчением. Ручеёк ушедших на битву с проклятым Тевтонским орденом постепенно превратился в людскую реку. Простые новгородцы, а не бояре шли к Александру Невскому. А он с дружиной входил в город под красным знаменем. То, что знамя и плащ у князя обязательно красные, знали давно, пусть это и чёрно-белый фильм.
На Руси родной,
На Руси большой
Не бывать врагу!
Иволгин удивлённо наблюдал, как кто-то даже встал от возбуждения, словно готовясь тоже пойти под знаменем князя, чтобы биться с псами-рыцарями Тевтонского ордена за русскую землю.
А как орали хором, предупреждая: «Не части!» Но коварный топор немца-рыцаря по-предательски сзади вновь упал на шею обессилевшего в битве отрока-воина.
Панов специально всеми правдами и неправдами выбивал именно этот фильм. Утром конные рыцари превратятся в танки с белыми крестами, а кнехты станут цепями идущей на них немецкой пехоты.
На картине лежал странный запрет. Бойцам смотреть нельзя, но в Дома Красной армии для командиров фильм вернули в начале апреля.
* * *
На другом берегу гауптман построил батальон. Скоро должны объявить особый приказ фюрера[138].
Через десять минут раздался шум мотора – прибыл командир полка, в полосе наступления которого начнёт работать их батальон.
После кратких приветствий синий луч фонарика высветил коричневый конверт, распечатанный на глазах солдат. Теперь в руках командира белел листок с приказом.
– Внимание!
Наступила тревожная пауза, кровь напряжённо пульсировала в ушах. Вот оно! Настало! Сейчас определится их судьба.
– Солдаты Восточного фронта! Долгие месяцы я вынужден был сохранять молчание. Однако пришло время, когда я смог открыто обратиться к вам…
Гауптман потрясённо слушал последние слова Адольфа Гитлера. Превентивный удар необходим для завершения этой великой войны и спасения европейской культуры. Красная зараза покушалась на сам образ их жизни. В их руках будущее Германского рейха и судьба цивилизации. Да поможет им Бог в священной битве.
Пора и ему сказать слова:
– Солдаты! Не забывайте, что жидо-большевизм нанёс Германии удар ножом в спину во время Первой мировой войны! Он виновен во всех несчастьях немецкого народа! Но та битва не закончена, она продолжается и сегодня, в этот час! Так не уроните честь отцов и дедов! Покажем нации, какие мы парни![139]
Проорав традиционный «Хох» в ответ, солдаты услышали далёкий и воодушевленный рёв сотен глоток с русского берега. Что там происходит? Неужели и большевики ринутся на них на рассвете?
– Батальон, разойдись!
Для парней настало время обсудить новости.
– Только подумаешь, и ещё одна война!
– А как же пакт о ненападении между Германией и Россией?
– Ты слышал, они готовы ринуться на нас!
– Не стони. Мы покончим с русскими за три-четыре недели!
– Вряд ли, три-четыре месяца…
– Эй, не забывай, какая у нашего Адольфа фантастическая голова. Это будет окончательный триумф над Версалем. От нас всего лишь требуется ещё один блицкриг.
– Вот загнул, как на митинге. Ты не в партии, сынок…
– А ты что молчишь, Франц?
В роте тот солдат слыл мрачным пессимистом. Вот и сейчас тень лежала на его лице. Что, впрочем, не мешало нести ему в одной руке полный котелок горохового супа, а в другой – хлеб и порцию конской колбасы. Пока все рассуждают, можно спокойно набить брюхо.
– Фюрер, конечно, гениальный человек, но, думаю, год.
– Не каркай! Иначе положим тебя в братскую могилу сверху.
В ответ Франц надул толстые щёки и зло сожмурил глаза:
– Что хотел, услышал? Заткнись! Из этого дерьма не всем придётся вернуться домой!
– Нет, он шутник. Не помнит, сколько недель ушло на Польшу? А как под нас легла Франция?
– Да, галлы окончательно выродились. Послушные бараны!
– Зато девчонки там просто прелесть! Стройны, как тополь!
– По моим подсчётам, война должна закончиться в конце июля, и я назначил своё бракосочетание на второе августа! – многозначительно сопя, кто-то выразил своё мнение[140].
– Ты хороший математик, Гельмут, но твоей невесте придётся подождать. Говорят, в России совсем нет дорог и полно грязи, приятной лишь свиньям…
– Мой старик говорил, что нет ничего лучше сала из тех свиней к домашнему шнапсу. А какую там делают кровяную колбасу, не хуже, чем в Вестфалии…
– Заткнись или расскажи это нашему повару!
Смех разрядил обстановку.
– Вилли, а ты чего?
Тот отложил письмо:
– Гамбург сильно бомбят англичане. Отец с семьей перебрался в Дрезден. Там безопаснее. Сестра рада. Написала, что посетила музей Карла Мая и теперь в восторге. Ещё у нас ввели карточки на фрукты и картофель.
Кто-то затянул «Эрика, как мы тебя любим». Всё как всегда. Надо так надо. Фюрер, в конце концов, знает, что делает. После долгих споров, бесед, вопросов и сомнений солдаты успокоились. Главное, наступила определённость и наконец прервалось томительное ожидание, измотавшее нервы даже неисправимым весельчакам и балагурам.
Прошлые победы воодушевляли даже самых мрачных пессимистов. Ну и ладно, пусть год! Когда они со славой вернутся на немецкую землю, их снова начнут обнимать, целовать, приветствовать, ласкать, забрасывать цветами, шоколадом и конфетами. Не всех, но каждый надеялся, что ему повезёт. Да и потери, несмотря на где-то встречающееся ожесточённое сопротивление, на удивление малы.
